Татьянин день. Иван Шувалов

Выпалил разом, не переводя дух, и аж вспотел. Как он, Шувалов, отнесётся к сим дерзким словам, не прогонит ли враз в шею? И даже глаза опустил долу, чтобы не встретиться с его взглядом.

Но только гнева не последовало. Напротив, вельможа подошёл, взял за подбородок и поворотил голову мушкатера к свету.

   — Как близка и понятна мне твоя мысль! Я сам именно затем и уезжаю, чтобы своими глазами узреть прелести мира. Вернее, всё то, что создано человеческим гением. Италия. Рим и Венеция. Неаполь... Как можно было до сего дня обо всём этом узнавать лишь из книг, а самому не представлять всего величия творений рук и разума человеческого! Теперь вот и ты об этом же. Но дело, друг ты мой, у тебя не простое: ты служилый. Правда, можно и похлопотать, не без связей же я... Только вот о чём ещё раз спрошу: ты обо всём суриозно подумал, твёрдо решился?

Рука Державина дёрнулась вперёд, колбу, потом опустилась ниже и — направо.

   — Вот вам крест, ваше превосходительство. А тут и письмо, в коем я к вам свою просьбу излагаю.

И он вынул из кармана слегка помятый пакет — несколько дней ведь таскал по городу прошение, так и не решаясь с ним подойти.

   — Давай тогда так, — положив на стол письмо, произнёс Шувалов. — Подумай ещё недельку обо всём крепко и тогда приходи, чтобы я мог уже к делу приступить. Договорились?

Как раз в это время дверь кабинета отворилась, и в него влетел юноша лет так двадцати, не более. Был он весел, раскован, не в пример тому своему ровеснику, что стоял истукан истуканом посреди кабинета.

   — Дядюшка, не сочтите за назойливость, коли отниму у вас время, — сказал он с ходу. — Те стихи, кои я вам уже имел счастье прочесть, я закончил вот такими словами.

И юноша продекламировал две или три французские фразы, сочинённые в рифму.

До Державина дошло, что сие было шутливое послание, пародирующее признание в любви прекрасной даме какого-то пылкого кавалера, и он, солдат, невольно улыбнулся.

   — Ах, пардон, дядюшка, у тебя гость, — перешёл на русский язык юный поэт. — А я, признаться, подумал, что какой-нибудь посыльный.

И, обратившись к Державину:

   — А вы, показалось мне, знаете по-французски?

   — Не очень, — снова вошёл в некоторую робость Державин. — Учился французскому в гимназии. А вот немецкий усвоил, можно сказать, с детства.

   — Хочу представить вас друг другу, — сказал Шувалов. — Граф Андрей Петрович Шувалов, мой племянник. И Державин Гавриил. Преображенец. В недавнем прошлом — воспитанник Казанской гимназии. Может статься, что подружитесь. Державин, видишь ли, тоже хочет отправиться с нами в Европу.

   — В самом деле? Неплохая мысль, — то ли с удовольствием, то ли со скрытою насмешкою произнёс Андрей. — А вы интересуетесь только словесностью или ещё и искусством?

Державин сказал, что сам рисует, а из чужеземных авторов особенно нравится Вольтер, из коего даже пытался переводить «Меропу».

   — О, Вольтер — мой кумир! — теперь уже без тени иронии воскликнул юный граф. — В таком случае, обещаю вам, мы оба скоро заявимся к нему, фернейскому патриарху, и удивим его своими стихами. Когда снова ждать вас к нам?

Однако более у Шуваловых Державин так и не появился. Когда он признался своей тётушке в намерении бросить службу и отправиться за границу с Иваном Ивановичем Шуваловым, Фёкла Саввишна вся позеленела от злобы.

   — С ним, этим фармазоном-вольтерианцем и богохульником? — всплеснула она руками. — Да никогда тому не бывать! А поступишь поперёк, запомни: ноги твоей в моём дому более не будет. Вот пред иконами обещаю тебе...

И он не нашёл в себе силы ослушаться.

Часть третья ПУТЕШЕСТВИЯ МЕЦЕНАТА

Два фаворита двух императриц

черашний день, матушка, выехал я из Риги и приехал в Митаву» — так двадцать четвёртого апреля 1763 года начал своё письмо сестре, княгине Прасковье Ивановне Голицыной, Иван Иванович Шувалов.

Господи, да это уже за границею российской, кою не заметил, как и пересёк! Сегодня ещё был в отечестве, был принимаем его превосходительством российским губернатором в Риге, а середь дня оказался в Курляндском герцогстве, что наружно вроде бы ничем не отличается от лифляндских мест, но уже — закордонная земля.

Однако Митаву с Ригою не сравнить. Как довелось Шувалову услышать от ямщиков, Митава — дыра из дыр стран не токмо европских, но и ориентальных. Дворец герцога один и стоит того, чтобы обратить на него внимание. Это сложенный из красного кирпича невысокий замок, окружённый каменною же оградою. У ворот — изваянные каменные львы. Да над крышею оранжево-чёрный штандарт. Другие же домы в городке совсем уж неприметные. А вкруг Митавы — леса, зыбучие пески да болотные топи.

Остановился Иван Иванович во дворце принца Карла Курляндского. Он сам несколько дней как отсюда уехал, и тотчас дворец заняли русские солдаты. Ну да ему здесь не жить долго. Герцог, узнав о его приезде, прислал звать обедать к себе. Отобедав — сразу в путь.