Татьянин день. Иван Шувалов

   — Смотря где, ваше величество. Для себя я, к примеру, сделал следующий вывод, которым не раз делился с соотечественниками, кои впервые приезжали в какую-нибудь европейскую страну. Италия, вывел я, — это такая страна, где, чтобы быть видным, надобны большие деньги. В Париже, напротив, можно проживать много, не будучи приметным, и, с другой стороны, можно быть видным со скромными средствами. Но вот в любом итальянском городе каждый норовит вас разорить, хотя и по мелочам. Я имею в виду, что там содержится большой класс уличной прислуги. Оброните ли перчатку или платок, не успеете нагнуться, как вам их тут же подадут. Надобно ли что-то в руках нести, за вами тут же увяжется готовый слуга. Входите в дом — подбегает щёточник, который почистит вам платье и башмаки. Так что там всегда надобно носить в кармане запас мелких монет.

   — Как всё это забавно и как вы, Иван Иванович, об этом хорошо рассказываете. Но вот я о чём хочу вам сказать, вернувшись к разговору о картинах. Помните, вы любезно прислали мне гравюры с фресок Рафаэлевых лоджий из Ватикана. Так вот я хочу такие же, как там, иметь у себя. Разумеется, в копиях.

   — А где же их разместить? — заинтересовался Шувалов.

   — Над Зимней Канавкой велю возвести для сих фресок специальный павильон. Постройку галереи думаю поручить Джакомо Кваренги[35]. Надеюсь, вы не откажете мне в любезности попросить Папу Климента Четырнадцатого разрешить сделать для меня Рафаэлевы копии? Ведь он, насколько мне известно, разрешил только вам, и никак никому иному, снять слепки с античных статуй в Ватикане. Как будут вас благодарить студенты нашей Академии художеств за сей благородный поступок!

Ещё какой-нибудь час назад, направляясь сюда, в Зимний дворец, он не находил себе места, гадая, почему и зачем так спешно вызывает его к себе её величество. Память перебирала все случаи и обстоятельства, бывшие с ним в путешествии, и всё ж не давала ответа на вопрос: из-за чего такая срочность? Но теперь он понял: пришёл конец опале!

А уж что ж греха таить: без малого полтора десятка лет на чужбине — то был не радостный вояж в своё удовольствие, а заграничная ссылка. Ехал ведь он в чужие края на год или два, не более. Но, уже приготовившись к возвращению, от верных ему в Петербурге людей получил вдруг в письме совет: не торопись возвращаться. Оказалось, до её величества дошёл слух, будто бы он, Шувалов, написал Вольтеру о том, что императрица Екатерина Вторая своим восхождением на трон всецело обязана не кому иному, как княгине Дашковой. Именно она, эта девятнадцатилетняя женщина, изменила якобы правительство целой империи.

Самым низким и подлым человеком в мире, сообщили тогда ему за границу близкие люди, назвала Ивана Ивановича разгневанная императрица. И стало ясно, как его встретят на родине, чего ему следует ждать.

Приезд в Италию графа Алексея Орлова вселил первую надежду на прощение, когда тот от имени государыни попросил его повести переговоры с нужными и влиятельными людьми чужестранных государств в преддверии русско-турецкого сражения на море.

Шувалову не стоило особого труда выполнить это поручение. Он так разумно и с таким достоинством повёл тогда разговоры с послами в Риме, а также в Вене с Иосифом Вторым, что стало ясно: Австрия, Пруссия и даже Франция если не всецело станут на сторону России, то уж мешать её действиям не будут ни в коей мере.

И ещё другую службу сослужил он российской императрице. Папский нунций в Варшаве, Дурини, долгое время строил свою политику вопреки русским интересам. Как можно было на него повлиять? Сей вопрос Екатерины Алексеевны был передан Ивану Ивановичу в Рим. Запрос был неспроста: в Санкт-Петербурге знали, что Папа Климент Четырнадцатый питает в высшей степени дружеские чувства к русскому вельможе Шувалову и достаточно тому лишь намекнуть о недовольстве русского двора польским кардиналом, как Папа повлияет в лучшую сторону на своего наместника. Но произошло гораздо большее, чему несказанно удивилась сама императрица: Климент Четырнадцатый, выслушав своего русского друга, предложил Шувалову самому назвать нового нунция, и неугодный кардинал будет смещён. Так затем и произошло: Екатерина получила возможность заиметь во главе католической церкви соседней Польши кардинала Грампа, человека более лояльного к России.

Однако не только эти, как, впрочем, и другие подобные услуги, оказанные Шуваловым Екатерине, оказались решающими в резкой перемене её отношения к бывшему фавориту её названой тётки — императрицы Елизаветы Петровны. Нет, она никогда бы не простила ему хотя бы того, что это он, всесильный некогда фаворит, якобы склонялся к тому, чтобы она была выслана из России, а трон отдан её сыну, великому князю Павлу. Очень хорошо она помнила ту сцену, когда её, заподозренную в кознях против Елизаветы, вызвали на допрос, а за занавесками стоял, слушая каждое её слово, Иван Иванович Шувалов.