Татьянин день. Иван Шувалов

А когда увидала Ванюшу, не могла скрыть удовлетворения:

   — И вправду пригож. Ну чисто писаный красавчик. Такого бы к ней, к нашей ненаглядной, ко двору.

Муж пожал плечами:

   — С тех пор как стала императрицею, подчас боязно к ней с чем-нибудь своим подходить.

   — Только не мне! — бойко возразила жена. — Для меня, когда мы одни с нею в её опочивальне, она по-прежнему чуть ли не Лизка по обращению к ней, а не какое там ваше величество. Да и я при ней не только статс-дама, а опять же, как и была, подруга из самых первейших и закадычных. Мне доверься — всё сделаю как надо. Тут другое на ум пришло: коли выгорит, что я затеяла, нам, Шуваловым, твой Иван подкрепою станет. Родственники, они не только с тебя могут всё тянуть, но которые и сами тебя потом облагодетельствуют, коли всё удачно сложится.

А сложилось — удачнее некуда.

Однажды был на очередном докладе, и, когда окончил его, государыня задержала:

   — Что, Пётр Иванович, слыхала я, брат у тебя объявился на Москве? Что ж прячешь, представь его мне.

Особо проницательным не следовало оказаться, чтобы не заметить: императрице Ванюша приглянулся. И не то чтобы взглянула на него попросту учтиво, как теперь ей, государыне-матушке, следовало смотреть на тех, с кем говорила. А как-то так заинтересованно, можно сказать, по-женски.

Но произнесла, стараясь не показать своего чувства:

   — Значится, звать Иваном. И по отчеству, выходит, тож Иванович, так?

   — Совершенно верно, ваше величество, — поспешил объясниться Шувалов Пётр. — Только мы двоюродные.

   — Как? — заинтересовалась Елизавета Петровна. — Ваши отцы должны быть родными братьями, и оба Иваны?

   — В некоторых семьях так случается: Иван старшой и Иван меньшой. Вот и с нашими родителями вышло такое, — продолжил объяснение Пётр. — Но отцы наши, оба, отменно служили твоему батюшке. Мой дослужился до генерал-майора, коменданта города Выборга, а затем и архангельского губернатора. Другой Иван, по прозванию меньшой, был капитаном гвардии и умер от ран, полученных в петровских баталиях, оставив вдову с двумя малолетними дочерьми и десятилетним отроком, что теперь представлен пред твоими, матушка государыня, очами.

   — Пригож, пригож, Ванюша, — произнесла императрица, добавив: — Будет и отцовского, и твоего, Пётр Иванович, дела продолжатель. Одно слово — наследник. Как теперь у меня мой племянник. Кстати, тут ему уже посвятили оду, присланную из Петербурга. Зачти-ка вслух. Вот с этого места, где пиит видит меня вместе с внуком Петра.

Пётр Иванович взял протянутые ему листы и начал с указанных ему строк:

Я Деву в солнце зрю стоящу,
Рукою Отрока держащу
И все страны полночны с ним.
Украшена кругом звёздами,
Разит перуном вниз своим,
Гоня противности с бедами.
И вечность предстоит пред Нею,
Разгнувши книгу всех веков,
Клянётся небом и землёю
О счастье будущих родов,
Что Россам будет непременно
Петровой кровью утвержденно.
Отверзлась дверь, не виден край,
В пространстве заблуждает око;
Цветёт в России красный рай,
Простёрт во все страны широко.

Млеком и мёдом напоенны,
Тучнеют влажны берега,
И, ясным солнцем освещенны,
Смеются злачные луга.
С полудни веет дух смиренный
Чрез плод земли благословенный.
Утих свирепый вихрь в морях,
Владеет тишина полями,
Спокойство царствует в градах,
И мир простёрся над водами.

   — Да, вот какой расцвет ждёт наше отечество в твоём царствовании, матушка, — закончил Пётр такими словами чтение виршей. — А кто сей пиит?

   — Сказали, какой-то Ломоносов, — ответила императрица.

И тут раздался голос Ивана:

   — Осмелюсь добавить, ваше императорское величество, Михайло Васильевич Ломоносов — то большой пиит, не менее чем Тредиаковский или кто иной. Я знаю его оду на взятие Хотина. Там есть такие чудные стихи, что звучат как настоящая музыка.

   — И ты можешь их повторить? — заинтересовалась Елизавета Петровна.

   — Если вашему величеству будет угодно услышать, я готов. — И Ванюша начал громко декламировать: