Татуиро (Serpentes)

— Вот и делай! А мне нельзя! Я — мужчина!

— Знаешь что, мужчина? Вот рассержусь и выброшу лошадь в воду, пусть уплывёт от тебя.

Поднимаясь, взмахнула рукой с зажатой в ней игрушкой.

— Нет! — Мерути снизу крепко схватил ее за подол. — Не надо! Скажи чего, я сделаю.

— Ладно уж. Сиди, жди. Я принесу другую краску, сделаем ей красивые глаза, да?

— Да-да, — поспешно согласился мальчик и отпустил Найин подол.

Она поставила игрушку у стены, куда не долетали капли, и ушла в хижину. Проходя мимо постели, присела на корточки, разглядывая лицо Акута. Мирное, спокойное тёмное лицо. Дышит ровно, чуть улыбаясь. Найя нагнулась и стала дышать в такт, с удовольствием читая запах мужчины, как слова в книге. Вот резкий пот остался от утра, когда они занимались любовью. А вот примешался к нему еле слышный запах давленой травы с примесью старой крови, это уходит болезнь, цепляется, становясь всё слабее. К особенному запаху его волос примешался запах глины и немножко мела. Ах да, вчера Найя набрала воды и, согрев на очаге, мыла ему голову синей глиной, отведя на мостки. Сидела, положив его плечи на свои колени так, что голова свешивалась над краем мостков, черпала ладонью тёплую воду из миски и, поливая, перебирала пряди, мурлыкала песенку со смешными словами, пришедшими в голову. Акут лежал смирно, поворачивал голову, когда она подталкивала её рукой, и хмыкал, слушая.

— Ты что там? Спать ушла?

— Тише, разбудишь!

Она поправила край шкуры просто так и, поднявшись, прошла в чуланчик. Возвращаясь, прихватила для мальчика горсть сладкого сушеного корня. Мерути гостинец принял, разделил на две части, спрятал одну в кожаный кармашек на поясе.

— Сестре, — объяснил кратко. И, отгрызя половинку корешка, протянул руку за кисточкой. Нахмурившись, стал рисовать там, где пальцем показывала Найя. Она смотрела сбоку на его надутую, как у хомяка, щёку. Мерути очень ей нравился. Сейчас ей нравилось всё вокруг.

— Я обхитрил Рейсути, младшего сына советника Рейсу! — похвастался мальчик. — Он хотел быть главным охотником у нас. Я привёл его к броду, и он упал в омут. Я знал, что там дырка, а он нет. Барахтался, кричал.

— Ну и глупо. Ты ему помог хоть?

— Нет! Зато теперь я главный, всегда.

— Дурачок ты, Мерути. Можно же по-другому победить.

Мерути насупился и сунул ей в руку кисть, вымазанную синей краской. Стал смотреть в дождь. Низкая ветка, лежащая локтем на крыше, собирала на широкие тёмные листья капли и, потяжелев, вздрагивала, роняя на жерди маленькие водопадики. Снова собирала воду, клонясь.

— Ты — другая. Наверное, умеешь другое. А я — нет. Я ещё маленький, вот такой, — он показал ей мизинец с обломанным ногтем, — а ещё ты… ты вот с этим, — повернул палец по направлению к её плечу с цветным рисунком.

— С чем? — Найе хотелось услышать от него то, о чём умалчивали взрослые.

— Сама знаешь!

— Будешь меня дразнить, не отдам лошадку!

Мерути опустил голову, вертя в руке обломок корешка.

— Ну и не отдавай, — сказал шёпотом.

Возникла пауза. Найя прислушалась к хижине, а потом ощутила, как её слух охватывает всё пространство вокруг: серую воду в точках звонких капель, небо с тёмными и светлыми тучами, чуть погромыхивающими издалека, деревья с торчащими между ними крышами, откуда — разговоры и звон посуды, слабый стук домашнего ремонта, кудахтанье сонных кур. Будто набросила сетку на мир и поймала все его звуки. В шум и плеск дождя вплеталось дыхание мальчика, и Найя встревожилась. Неровное и частое. Присев на корточки, она заглянула в круглое лицо.

— Мерути, ну ты чего? Я смеюсь, это же твой зверь. Тебе делаю.

— Нельзя говорить. Про них — нельзя. А ты спрашиваешь…

— Не говори тогда. Хочешь, расскажи мне сказку, а? Или я расскажу? Я много знаю сказок.

— Не хочу.

Он вздохнул и, прощая Найю, спросил:

— А муж не побил тебя за волосы? Ты их куда потеряла? Мыши обгрызли ночью, да? Или прилетела птица со страшным клювом и…

— Стой-стой, сказочник, — Найя тряхнула головой, и короткие кудряшки защекотали уши, — я их отдала Айне. Попросила, об одной вещи. И отдала. Потому что у меня больше ничего нет.

— А… — мальчик кивнул. И снова задумался. Найя повертела у него перед носом лошадку — в белых полосках, с расписной гривой и хвостом, с синими большими глазами:

— Готово. Только надо, чтоб высохла. А то размажешь руками. Я отнесу к очагу.

— Опять будешь нюхать своего Акута…

— Ну ладно, тут поставлю, у стенки.

Устроила игрушку и снова села перед мальчиком, взяла его за краешек уха:

— Эй, охотник? Что с тобой?

— Я её тоже отдам, — хриплым голосом сказал Мерути и отвернулся, чтоб Найя не увидела, как стремительно набегают на глаза слёзы, — только я… Я Еэнну отдам. Я ведь мужчина.

— Конечно, мужчина! А что попросишь взамен? Новый лук и стрелы? Копьё?

— Мне про сестру надо… — он вытер кулаком слёзы и наконец посмотрел на собеседницу. Мокрые глаза были наполнены тоской. У Найи заныло внутри. Ей захотелось прижать мальчика к себе и сидеть так, чтобы из её тела в его перетекало утешение и радость. И вдруг… «моя девочка была бы такой» — пришла к ней своя тоска. Но она её прогнала.