Татуированные души

Больше трех недель назад я убежала из «Розовой леди» через заднюю дверь, пряча тайну моего лица. Вот уже двадцать два дня, как я покинула квартиру Кеоу, не поблагодарив ее и не попрощавшись, надеясь позже отправить ей записку. Вот уже двадцать два дня, как я послала Оливье письмо, попросив его не приходить в бар, пообещав увидеться с ним позже, объяснив, что я готовлю ему сюрприз. Двадцать два дня я пряталась в темной задней комнате без окон, мучаясь от страшной боли, терзавшей мне лицо. Мне нужно было ждать больше двух недель, пока зарубцуются тысячи надрезов, навсегда приковавших произведение француза к моей коже. Я лежала на кушетке татуировщика Тааси, представляя себе, как обрадуется Оливье, как просияет его лицо, когда он поймет, что теперь я принадлежу ему навсегда. Я воображала, как скажу ему, что моя любовь отныне навеки выгравирована на моей коже, а он с растроганной улыбкой проведет пальцами по неизгладимым контурам изображения тукая и наградит меня влажным от слез поцелуем.

Я никак не ждала, что он встретит меня в дверях своего дома с выражением отвращения на лице, что он отвернется, отвергая итог моего добровольного заточения и все мои мечты.

— Я не могу поверить. Это неправда! — рычит он, отступая вглубь дома и оставляя меня на пороге. — Ты понимаешь, что ты наделала? Господи! Ты… отдаешь себе в этом отчет?

Оливье кружит по прихожей, словно тигр в клетке. Он шагает взад-вперед, поднимая волны цитрусового запаха. Он качает головой, он вздыхает, он набирает в грудь воздуха, он останавливается и вновь принимается ходить.

Его ярость пугает меня. Я надеялась удержать его, а он мечется из стороны в сторону, не зная, куда от меня сбежать. Я успокою его, и он поймет. Это все для него… Татуировка, боль должны доказать ему мою любовь.

— Оливье, любовь моя, не волнуйся, прошу тебя, говорю я, — кидаясь к нему. — Я не понимаю. Ты же сам говорил…

— Не прикасайся ко мне! — кричит он, отталкивая меня.

Я едва не падаю и цепляюсь за дверь. От его крика у меня сжимается все внутри. Он никогда не говорил со мной с такой ненавистью. И его глаза… Его глаза от ярости изменили цвет, как небо в сумерки. Они стали желтыми и блестящими. Они напомнили мне глаза безумца, привалившегося к москитной сетке.

— Эта… эта ящерица, которую ты себе… вытатуировала…

Он умолкает, набирая в грудь воздуха, потом закрывает ресницы. Мое лицо вызывает у него слишком сильное отвращение.

— Она не имеет ничего общего с той, которую я нарисовал в первый день. Эта… у меня не получилась!

От его вопля у меня останавливается дыхание. Ноги подкашиваются, в глазах мутится, в ушах звенит. Комната словно тает передо мной по мере того, как смысл его слов доходит до сознания.

В тот день, покинув свою нору в «Розовой леди», я первым делом бросилась в соседний бокс, чтобы посмотреться в зеркало. Чтобы увидеть тукая, которого решила вытатуировать на лице. Она показалась мне прекрасной, голубая и розовая ящерица с огромными, как два солнца, глазами, с полуоткрытым ртом, испускающим крик, который приносит счастье всем, кто его слышит. Я никак не могла предположить, что она у него… не получилась.

— С того дня, как ты ушла с другим клиентом, — рычит он, не глядя на меня, — твое лицо изменилось. Это я и пытался объяснить тебе, когда рассказал историю с Клариссой. Я не мог больше повторить рисунок, который сделал в первый раз, а ты… ты…

Он отворачивается. Я сдерживаю крик, который превращается в долгий стон, застрявший в горле. Мои щеки превратились в реку, обрывающуюся водопадом у начала шеи. Мне кажется, что я таю.

— Уходи, — шепчет он, добивая меня.

Я не могу послушаться его. Я не могу даже сдвинуться с места. Он отрекся от меня и лишил сил. «Он больше не любит меня, он больше не любит меня», — без конца повторяю я про себя, и эта жуткая спираль утягивает меня куда-то вниз. На миг мне кажется, что я уже умерла.

— Уходи! — кричит он, поворачиваясь и убегая по коридору. — Я не хочу больше тебя видеть! Мне отвратительно твое лицо!

Я падаю на колени, меня больше нет, мои черты уничтожены оскорблениями, меня душат рыдания, от которых я скоро задохнусь.

«Я не хочу больше тебя видеть! Мне отвратительно твое лицо!»

Кровь бурлит под кожей. Тукай на моих щеках ревет от унижения…

Он не может бросить меня. Это невозможно.

Вдруг, так же неожиданно, как мертвецы, которые поднимаются из гроба во время кремирования, я вскакиваю и бросаюсь в коридор, в последней надежде избавиться от позора.

Он стоит на лестнице, перед портретом, с красными от слез глазами. Даже не глядя, я знаю, что это портрет блондинки, на чьем лице расправил крылья орел.

— Оливье…

Мое тело умоляет, голос упрашивает вернуть мне гордость, простив меня. Снова сделать меня человеком, разрешив мне вернуться. Без него, без его любви я никто.

— Извини, но я не могу… — бросает он и убегает на второй этаж, чтобы не видеть моего лица, на котором больше нет лица.