Татуировщик

Юноша запустил туда руку, вытащил ветхий паспорт и принялся придирчиво изучать. Он удивлённо поднял глаза:

– Не привлекался раньше… Какого чёрта?!

Я пожал плечами:

– Да я это… Старика убить хотел. Достал он меня!

Юнец кивнул на мастера:

– Этого?

Я отрицательно покачал головой:

– Да нет же! Уборщика, Ломика этого сраного.

Юноша сплюнул:

– В участке расскажешь! Пошли!

Грубо дёрнув за руку, он утянул меня прочь на глазах изумлённой толпы…

* * *

Толстый Страж в маленьких очках задал вопрос уже в десятый раз:

– Так за что ты того старика?

Я вздохнул:

– Говорил же. Достал он меня! Маму оскорбил мою!

Толстяк обиженно откинулся в кресле и плаксиво запричитал, обращаясь к улыбающемуся Стражу позади меня:

– Ну ты посмотри на него, Хасан! Сидит и что-то тут втирает мне! Где это видано, чтобы за какие-то там оскорбления палить из ствола!

Внезапно осознав что-то важное, жирный Страж снова наклонился в мою сторону:

– А ты… Как там тебя? А, Милад! Ты пушку где взял?

Я пожал плечами, морщась от боли в скованных за спиной руках:

– От отца досталась, хранил на чёрный день!

Жирдяй хмыкнул. Тот, кого он назвал Хасаном, гоготнул. Толстый Страж вдруг стал серьёзным:

– Ты в курсе, что за такое в Красную Зону выселяют? А, стрелок недоделанный?

Я притворно воскликнул:

– О ужас! Я не хотел! Я выплачу штраф! Отпустите меня!

По лицу жирдяя было видно, что он остался не впечатлён моей актёрской игрой.

– Мне кажется, ты болен, рабочий. Не может вот так вот какой-то законопослушный работяга взять и начать палить по цеху! Ты же ни в кого не целился, твоя цель вообще в этот момент торчала далеко, в самом конце ангара. А ещё и это притворство… Что за игру ты ведёшь, сынок?

Я промолчал. Ответить мне было нечего. Страж смотрел на меня ещё пару минут, жуя авторучку пухлыми губами, а потом махнул рукой:

– Ну, не хочешь говорить – как знаешь! У меня таких, как ты, ещё десяток торчит, беседы ждёт.

Он обратился к Хасану:

– Убери его отсюда, пусть в общей камере ждёт!

Хасан не стал медлить, грубо подняв меня с ветхой табуретки:

– Пойдём!

Страж провёл меня по узкому, обитому грязной плиткой бетонному кишечнику, в конце которого была решётчатая дверь. Возле неё хмуро дежурил усатый мужик с автоматом. Он глянул на меня холодным взглядом, затем отпёр дверь, чтобы тут же захлопнуть её за моей спиной.

Я оказался в просторном бетонном помещении с решётками на окнах, в котором были лишь отлитые из этого же бетона лавки. На них сидели хмурые люди в форме рабочих. У всех на руках были наручники, как и у меня. Кто-то тёр окровавленное лицо, один парень жалобно скулил в углу, а какой-то амбал протяжно завывал о том, что его подставили. Глядя на его страшную физиономию, у меня тут же родились сомнения в этом.

Я сел на свободное место и откинулся спиной к стенке, глядя в обшарпанный, освещаемый бензиновыми лампами и лучами света из окон потолок. Так я просидел, кажется, целую вечность. Время от времени дверь тоскливо скрипела, а затем хлопала – прибывали очередные нарушители. Наконец, когда наша тюрьма почти забилась до отказа, к двери подошёл серьёзный старичок в старом бронежилете, окружённый охраной. Кашлянув, он деловито начал называть имена. Унылые голоса отзывались в ответ, отдаваясь эхом в ушах. Наконец, назвали и моё имя. Я машинально ответил, поддавшись общей слаженности механизма переклички. Наконец, старичок замолчал, явно удовлетворённый результатами своей работы. Дверь открылась, а Страж, что стоял у двери, зычно приказал:

– Выходим! По одному!

Заключённые принялись выходить, тонким ручьём вытекая из камеры. Понурой вереницей они шли мимо охраны, вооружённой короткими автоматами. Солдаты вжимались в стену коридора, с подозрением глядя на покидающих помещение людей.

Внезапно работа слаженного механизма оказалась нарушена. Хнычущий амбал, плача, пристал к старичку:

– Не виноват я, начальник! Подставили меня, ну! Я доказать могу!

Тот уставился на амбала так, будто перед глазами старичка вылезла больная Пустынной Чумой крыса. Неожиданно сильным голосом он крикнул:

– Молчать! В строй!

Амбал грустно вернулся в ручей из заключённых. Косясь на охрану, вышел и я. Пальцы на спусковых крючках, напряжённые мышцы, настороженный взгляд – эти ребята явно были готовы к любым выходкам.

Мы вышли на улицу. Забор из арматуры был обмотан сверху колючей проволокой – бежать не имело смысла. Подчёркивал тщетность побега огромный автоматон-страж, пялящийся на нас своими сенсорами и бубнящий металлическим голосом: «Проходите. Проходите. Проходите».