Поддавшись воспоминаниям, я достал старые фотографии: выпускной. Снято на плёночный фотоаппарат, поэтому казалось, будто это скриншоты видео: весёлые лица, ярко накрашенные девчонки в платьях, одно фантастичнее другого, парни в костюмах и перекошенных галстуках, а кое-кто и в бабочках. Юные, задорные и, как любила говорить наша классная руководительница, – полные надежд. Хотя в тот день все мы были полны дешёвого портвейна и «Советского шампанского». Я нашёл себя и ухмыльнулся: изменился, конечно. Тогда во мне жила гораздо большая наивность, чем сейчас, ожидание чего-то нового и интересного, хотя особых надежд, вопреки мнению учительницы, я не питал. Стоило уехать, как сделала почти половина класса: с неплохой успеваемостью мне вполне поддались бы столичные вузы, но я предпочёл остаться дома. Отчасти из-за врождённой трусости и осторожности, отчасти из-за протеста. Мать слишком яро уговаривала меня ехать, мол,
Зато встретил Литу.
Нет. Не те воспоминания. Не для этого времени.
Хватит!
Я запихнул фотографии в коробку и закинул на полку, но локомотив уже набрал скорость, и остановить его было не так-то просто.
– Утта, – прошептал я себе. – Утта! – чуть громче.
Хрупкий, полупрозрачный образ ускользал из памяти: я оказался плохим детективом и не мог восстановить мелкие детали, которые точно видел. Худые ноги, такие же руки. Шея. Какая у неё шея? Приятный, чуть мелодичный голос, но звонкий по-девичьи. На что он был похож? Сравнение не находилось: стоило больше читать стихов поэтов Серебряного века, чтобы научиться подбирать лёгкие, изысканные метафоры, которые так хотелось сейчас связать с этой девочкой. Я не собирался думать о ней плохо, не хотел притягивать грязь. Пусть она будет пока чистой и наивной, совсем как я когда-то. Пусть у меня получится спасти её, обрести друга или… Дочь?
Стёпка мне почти как сын. И, кажется, на нём я натренировался правильному поведению с детьми. Хоть Утта давно не ребёнок, но она нуждалась в родительском тепле, в этом я себя уже убедил. Как она ела помятую зефирку…
Стало стыдно. Снова. Давно забытое чувство. И внезапно возникло ощущение ответственности.
Неизвестно, какие мысли были сложнее: о Лите или о свалившейся на мою голову беспризорнице. Во всяком случае, Утта жива. И я мог бы попробовать…
Если бы рядом со мной сидел Ашер и слышал мысли, то обязательно сказал бы заунывным тоном врача, как делал всегда, когда хотел поиздеваться, что я просто переношу проблему, замещаю, пытаясь избавиться от чувства вины. Может.
– Знаешь, Ашер, – обратился я к телефону, тоскливо валявшемуся на диване, – я и без тебя прекрасно знаю, что мне нужно сделать, чтобы успокоиться. И я это сделаю.
6
Сложно было дождаться среды. Я придумал с десяток вариантов, как можно завоевать доверие Утты, но ни один из них не казался приемлемым. Осложнялось всё полным отсутствием информации: кто она, откуда, сколько ей лет, в конце концов. Изводя себя размышлениями, я беспокойно провёл и воскресенье, и даже понедельник. Позвонил в приёмную к Ашеру, и Валечка сказала мне, что он в отъезде, и якобы предупреждал меня. Чушь! Никогда он никого не предупреждал. Если только клиентов…
В общем, поддержки не было никакой, и от обиды я решил тоже никого ни о чём не предупреждать.
А вторник как не задался с самого утра, когда я умудрился пролить на новые брюки кофе за завтраком, так и продолжился. В небольшом кабинете нас работало четверо: менеджеры среднего звена, как называл генеральный директор, по совместительству мой, теперь уже бывший тесть. Сергей Васильевич. Отец Литы. Я как раз просматривал распечатанный договор на предмет ошибок – дверь распахнулась и явила высокого, довольно худощавого, полностью седого начальника. «По мою душу», – ёкнуло в груди, словно у балбеса, не выучившего урок впервые в жизни. Шестое чувство не ошиблось.
– Константин? – вопрошающе глянул на меня Сергей Васильевич.
– Да, – я чуть привстал, давая знак, что немного занят, но рад приветствовать гостя. – Доброе утро.
– Доброе-доброе… Зайди ко мне.