Тау - ноль

Спустя несколько дней, возвращаясь после работы, он открыл дверь в их каюту и обнаружил, что Линдгрен там. Она его не заметила. Она сидела на кровати, отвернувшись, устремив взгляд на фотографию своей семьи. Свет был приглушен, отчего ее кожа казалась смуглее, а волосы снежно-белыми. Она бренчала на лютне и пела… сама для себя? Это не была одна из веселых мелодий ее любимого Беллмана. Она пела на датском языке. Мгновением позже Нильсон узнал стихи «Песни Гурре» Якобсена и музыку Шонберга.

Рычащие звуки были кличем людей короля Вальдемара, поднятых из могил, чтобы следовать за ним в призрачной скачке, в которой он был обречен стать предводителем.

Привет тебе, король, здесь у озера Гурре!
Мы промчимся в скачке через остров,
С лишенного тетивы лука слетит стрела,
Которую мы нацелим безглазой глазницей.
Мы мчимся и настигаем призрачного оленя,
И роса льется из его раны, как кровь.
Ночной ворон кружит
На темных крыльях,
И пенится листва там, где прозвенели копыта.
Так будем мы скакать каждую ночь,
Было сказано нам,
До самой последней охоты в Судный день.
Хей, кони, хей, гончие,
Задержитесь на миг!
Некогда здесь стоял замок.
Напоите лошадей,
А человек может питаться собственной славой.

Она начала было следующий стих, плач Вальдемара о своей утраченной возлюбленной; но голос ее сорвался, и она перешла прямо к словам людей короля, когда их настигает рассвет.

Петух поднимает голову, чтобы прокричать,
Внутри него день,
А утренняя роса блестит красным
От ржавчины наших мечей.
Миг прошел!
Могилы зовут нас, разинув пасти.
Земля готова поглотить призраки:
Прочь, духи, прочь!
Идет жизнь, сильная и сияющая,
С горячей кровью идет творить дела.
А мы мертвы
Печальны и мертвы,
Измучены и мертвы.
В могилы! В могилы! В оцепененье сна…
О, если бы мы только могли упокоиться!

На какое-то время повисло молчание. Затем Нильсон произнес:

— Это слишком близко к нам, дорогая.

Она обернулась. Усталость легла бледностью на ее лицо.

— Я не стану это петь при всех, — ответила она.

Обеспокоенный, он подошел к ней, сел рядом и спросил:

— Ты в самом деле думаешь о нас, как о Дикой Охоте проклятых? Я никогда не знал.

— Я стараюсь, чтобы это не прорывалось наружу. — Она смотрела прямо перед собой. Пальцы ее извлекали дрожащие аккорды из лютни. — Иногда…

Знаешь, мы достигли примерно миллионолетней отметки.

Он обнял ее за талию.

— Чем я могу помочь, Ингрид? Или ничем?

Она еле заметно покачала головой.

— Я обязан тебе столь многим, — сказал он. — Я благодарен тебе за твою силу, за твою доброту, за тебя. Ты снова сделала меня мужчиной. — С трудом:

— Я не лучший из мужчин, признаю. Не симпатичен, не обаятелен, не остроумен. Я часто забываю даже быть для тебя хорошим партнером. Но я по-настоящему хочу им быть.

— Конечно, Элоф.

— Если ты, ну, устала от нашего союза… или просто хочешь большего разнообразия…

— Нет. Ничего подобного. — Она отложила лютню. — Мы должны привести корабль в гавань, если это вообще возможно. Мы не можем позволить себе принимать в расчет что-либо другое.

Он пораженно взглянул на нее; но прежде чем он успел спросить, что она имеет в виду, Ингрид улыбнулась, поцеловала его и сказала:

— У нас есть еще одно средство: отдых. Забвение. Ты можешь сделать кое-что для меня, Элоф. Возьми наш рацион спиртного. Большая часть пусть достанется тебе; ты милый, когда растворяется твоя застенчивость. Мы пригласим кого-нибудь из молодых и не угрюмых — Луиса, я думаю, и Марию, и будем смеяться, и играть в игры, и творить глупости в этой каюте, и выльем кувшин воды на любого, кто скажет что-нибудь серьезное… Ты это сделаешь?

— Если у меня получится, — сказал он.

* * *

«Леонора Кристина» вошла в новую галактику в экваториальной плоскости, чтобы максимизировать расстояние, которое она пройдет сквозь газ и звездную пыль. Уже на окраинах, где звезды были пока разбросаны далеко друг от друга, ускорение корабля стало сильно возрастать. Ярость прохождения сотрясала корпус корабля все сильнее.