Тау - ноль

— Я знаю. — Реймон словно выплевывал слова. — По-моему, им нечем особенно заняться, кроме как ждать. Так что они проведут это время… за разговорами, чтением любимых стихов, за трапезой, сервированной любимыми блюдами, с повышенным рационом вина, бутылками с Земли, за просмотром музыкальных, оперно-балетных, театральных лент или занимаясь любовью. Особенно, занимаясь любовью.

— Разве это плохо? — спросила она. — Если мы должны исчезнуть, не лучше ли, чтобы это произошло цивилизованным, спокойным, исполненным любви к жизни образом?

— Будучи чуть менее цивилизованными и прочее, мы можем повысить наши шансы на то, что не исчезнем.

— Ты так боишься умереть?

— Нет. Мне просто нравится жить.

— Я задумалась вот над чем, — сказала она. — По-моему, твоя грубость непроизвольна, ты не можешь с ней справиться. У тебя просто был такой образ жизни. Или ты не хочешь ничего менять?

— Честно говоря, — ответил он, — увидев, во что превращают людей образование и культура, я все меньше и меньше хочу стать образованным и культурным.

Чувства прорвались в ней. Ее глаза затуманились, она потянулась к нему со словами:

— О, Карл, неужели мы станем снова повторять старый спор, сейчас, когда это, может быть, последний день нашей жизни? — Он стоял неподвижно. Она продолжала торопливо. — Я любила тебя. Я хотела, чтобы ты был со мной всю жизнь, был отцом моих детей — на Бете-3 или на Земле. Но мы так одиноки, мы все, здесь посреди звезд. Мы должны делиться той добротой, которой можем поделиться, и принимать ее, иначе мы хуже мертвецов.

— Эти разговоры для тех, кто не умеет контролировать свои чувства.

— Неужели ты думаешь, что было какое-то чувство… что-то кроме дружбы и желания помочь ему справиться с его болью, и… и желания удостовериться, что он не полюбит меня всерьез… Устав полета гласит, в числе прочего, что мы не можем по дороге заключать официальные браки, поскольку слишком угнетены и не имеем…

— Стало быть, ты и я прервали отношения, которые перестали нас удовлетворять.

— У тебя появилось много других! — вспыхнула она.

— На некоторое время. Пока я не нашел Ай-Линг. Тогда как ты снова спишь со всеми по очереди.

— У меня нормальные потребности. Я не вступила в… не связала себя… — она задохнулась, — …как ты.

— Я тоже этого не сделал. Только, когда вокруг становится плохо, спутника не бросают. — Реймон пожал плечами. — Неважно. Как ты и подразумевала, мы оба свободные индивиды. Это было нелегко, но я в конце концов убедил себя, что неразумно и неправомерно питать неприязнь, потому что ты и Федоров воспользовались своей свободой. Не буду портить тебе удовольствие, когда ты сменишься с вахты.

— Я тебе тоже. — Она яростно терла глаза.

— Собственно говоря, я буду занят практически до последней минуты. Поскольку мне не позволили официально набрать дружинников, я собираюсь искать добровольцев.

— Ты не можешь!

— Мне по существу не было запрещено. Я свяжусь с несколькими людьми конфиденциально — с теми, кто, вероятно, согласится. Мы постараемся сделать все, что в наших силах. Если потребуется. Ты скажешь об этом капитану?

Она отвернулась.

— Нет, — сказала она. — Прошу тебя, уйди.

Его ботинки громко простучали по коридору, удаляясь.

Глава 8

Все возможное было сделано. Одетые в скафандры, запеленутые в коконы безопасности, которые были привязаны к кроватям, люди на «Леоноре Кристине» ждали столкновения. Некоторые оставили включенными радиофоны своих шлемов, чтобы иметь возможность говорить с соседями по комнате; другие предпочли одиночество. Головы их были закреплены жестко, так что никто не мог видеть друг друга.

Каюта Реймона и Чи-Юэнь выглядела более унылой, чем большинство кают.

Чи-Юэнь убрала шелковые занавеси, которые украшали переборки и потолок, длинноногий столик, который она сделала, чтобы поставить на него чашу династии Хэн с водой и единственный камень. Убрала свиток с безмятежным горным пейзажем и каллиграфией ее деда, одежду, швейные принадлежности, бамбуковую флейту. Флюоресцентный свет холодно падал на некрашеные поверхности.

Реймон и Чи-Юэнь некоторое время молчали, хотя их радиофоны были включены. Он слушал ее дыхание и медленное биение собственного сердца.

— Шарль, — сказала она наконец.

— Да? — Отозвался он таким же спокойным тоном.

— Мне было хорошо с тобой. Я бы хотела прикоснуться к тебе сейчас.

— Я тоже.

— Есть одна возможность. Позволь мне прикоснуться к твоей душе. — Застигнутый врасплох, он не знал, что ответить. Она продолжала. — Ты всегда держал большую часть себя закрытой. Я не думаю, что я первая женщина, которая тебе это говорит.

— Не первая. — Она услышала, как трудно ему это произнести.

— Ты уверен, что не делаешь ошибки?

— О чем тут говорить? Я не вижу особого толка в людях, главный интерес которых — в самокопании. В такой богатой вселенной это лишено смысла.

— Ты, например, никогда не упоминал о своем детстве, — сказала она. — Я разделила свое детство с тобой.

Он невесело фыркнул.

— Считай, что тебе повезло. Подземные уровни Полигорска не слишком приятны.

— Я слышала о тамошних условиях. Но никогда не понимала, как они сложились.