Таун Даун

Пока думаю о манде Джудит, передо мной появляется ее лицо. Оказывается, спич окончен, и все снова расплылись по квартире. Общаться, болтать, обжиматься. Само собой, все затеяно ради траха. Все в мире затеяно ради траха. Вот и я думаю, не попробовать ли мне оттрахать Джудит. Да, у нее есть принципы и вроде бы четкая ориентация, но чего не сделаешь в пылу политической дискуссии? Можно и ножом пырнуть! Джудит осыпает меня градом вопросов. Желает знать, какова политическая составляющая конфликта на Украине? Что я думаю о наемниках из России, принимающих участие в войне против европейского выбора Киева? Как я нахожу действия правительства Анголы, запретившего мечети и вообще ислам? А мнение премьер-министра Харпера относительно Арктики и раздела сфер влияния с Россией там – что я могу сказать по этому поводу? Есть комментарии? Вдохновенно несу чушь про это, пытаясь угадать, переезжает она в ближайшее время или нет. На этой неделе работы совсем мало, и платеж за квартиру я слегка просрочил. Это ужасно не понравилось нашему консьержу, толстому и грустному сирийцу Сэми, который родился во Франции и которого родители привезли в Квебек в пятилетнем возрасте. Тут Сэми обосновался прочно. Хотя и пострадал немало. В первый же год обморозил жопу и уши. Обморозил лицо, гениталии. Пришлось все растирать мазями, спиртом. С тех пор Сэми почернел еще больше. Устроился консьержем. Сидит в комнатке на первом этаже соседнего здания – тут целый комплекс – и принимает деньги от иммигрантов. Максимальная отсрочка – десять дней. У меня двенадцатый пошел. Наверняка Сэми ждет, выглядывает в окошко, спрашивает зашедших. Иммигранты идут волной, как лемминги к морю. Сэми с улыбкой сидит в кресле, вертится. Слушает те глупости, которые ему рассказывают вновь прибывшие. Те, кто приехал месяц, два назад. Им все не терпится пообщаться, что-то рассказать – про себя, про свою страну, про свои соображения… А Сэми на них насрать. И на иммигрантов, и на соображения. Ему нужны деньги. Но он очень воспитанный, да и язык отморозил, так что молчит, улыбается и постукивает пухлым пальцем по столу. Язык он приморозил к металлической лестнице с обратной стороны здания. Решил лизнуть зимой, при минус сорока пяти. Язык прилип. Вызывали три машины пожарной службы, поливали металл теплой водой, потом привязали Сэми тросом к машине и сдали назад. Все получилось, но половина языка осталась на лестнице. Она и по сей день там! Сидит, ждет чего-то… Как Сэми – моих денег. Так что мне срочно, позарез просто, нужно долларов восемьсот-девятьсот. Тысячу! Поэтому я рассыпаюсь перед Джудит мелким бесом и читаю ей целую лекцию про военно-политическую ситуацию на фронтах Восточной Украины. Дело-то простое! Открой Интернет, там тебе каждый второй в уши этим насрет. Все – аналитики, специалисты. У каждого – свой источник! Я поступаю проще всех. Все свои источники я выдумываю. Ссылаюсь на близкое знакомство с влиятельными ополченцами. Ну или полевыми командирами. Это смотря с кем разговариваешь! Рассказываю, как посетил Одессу еще в 2014 году. Ничего толком не объясняю о том, чем там занимался, но даю достаточно ясные намеки… В результате, хотя я ничего особенного не рассказал, неглупый человек с болезненно развитой фантазией – а это Джудит и есть – может заключить, что я имел какое-то отношение к движению за независимость отдельных районов Украины. Более того! У меня и в Приднестровье связи есть. Много! А там ведь склады… старые советские, много оружия, боеприпасов… Обилие ценных специалистов, готовых приехать в Квебек, чтобы поддержать ваше стремление к независимости. От всего! От англичан, от американцев, от французов даже. Французы… Да пошли они на хер! Квебек сам с усами. Великая страна, есть все – нефть, уголь, газ, алмазы… А, что, алмазов нет? Да какая, на хер, разница! Есть все! Главное, есть патриоты, люди, готовые пожертвовать собой ради страны. Например, она. Джудит Ласаньер… Развиваю тему. Напрямую денег не прошу, испугается. Что-что, а карточки, цифры, бумажки – это у них здесь на первом месте. С рождения ребенку в Квебеке татуируют на запястье номер его банковской карточки. Саму карточку суют в задницу. Причем даром. Главное, чтобы подсел. Чтобы покупал. Экономику стимулирует потребление, они об этом все знают. Так что младенец срет уже фактурами и чеками. Позже ему дают еще одну карточку. Еще. В результате, среднестатистический житель Квебека умирает в 98 лет, будучи владельцем 1000 пластиковых карточек. Карточка банка, другого, третьего. Карточка для вождения автомобиля, карточка библиотеки, карточка ста магазинов, карточка пособия, карточка зарплаты, карточка менструаций, карточка хорошего настроения и плохого, карточка… Из них делают пластиковый гроб для усопшего. После бросают падаль в пламя. Над крематориями вьются струи черного вонючего дыма. Это пластмасса. Так умрет и Джудит Ласаньер, но до ее конца пока далеко. Пока еще она – прекрасный экземпляр плоти. Настоящая сосиска… розовое мясо в натуральной оболочке… мясная роза… Не удержавшись, трогаю ее пальцем. Сразу несу что-то про русские обычаи, так что она и напрячься не успевает. Сиськи, конечно, искусственные, как и пластиковые карточки. Сиськи тут вставляют чуть ли не с рождения. За счет государства! Чтобы потом у девчонки не развилась депрессия. Вставить сиськи куда проще и дешевле, чем лечить на бюджетные деньги меланхолию. Все просчитано! Пьем с Джудит водку. Конечно, не обходится без медведей, балалаек, Путина и автомата «калашников». Забавно, что сучка час назад себе локти кусала, когда ей про оленей карибу напоминали. Но тут же совсем другое дело! Когда оно, дело, тебя не касается, все предстает в другом свете. Это квебекцы не видят оленей карибу… а русские спят с медведями. Трахаются с ними! Водку с утра пьют и стреляют из автомата Калашникова по приказу Путина. И ничего такого здесь нет. Кстати, она слышала, я писатель? Ну и ну! Неужели кто-то на самом деле заинтересовался? Но нет… Джудит просто хочет, чтобы я написал книгу о страданиях знакомого ее знакомых, транссексуала из Москвы. Удивительный человек! Была девушкой, поняла, что она мужчина, и сделала операцию по смене пола. Три года копила! Как чем? Проституцией… Когда действие наркоза прошло и начались боли, оказалось, что член не очень удобная штука. Все время путается! Ходить мешает. Несчастный парень понял, что он девушка. Стал копить на операцию по смене пола. Три года. Да, я все правильно понял, проституция. Теперь, само собой, гомосексуальная. А дальше? Очнувшись, девушка поняла, что с ней что-то не то… Так и есть! Врачи ошиблись. Оставили ей член, вернув сиськи. И, знаешь, Владимир, это оказалось то, что надо! Она поняла, что не хочет отрицать ни свою мужскую сущность, ни женскую. Сейчас он… она… ну ты понял… занимается проституцией, чтобы заработать денег на следующую операцию. Вернуть себе еще и вагину. Чтобы, значит, полный набор. Сиськи и две письки! Как я нахожу все это? Говорю, что потрясающе. В самом деле так думаю! Два половых органа – в два раза больше денег. Плюс еще что-то за сиськи выручить… Одна выгода! Манду всегда можно продать… да и член. К тому же я про задницу забыл! Куда ни кинь, всюду прибыль. Заработок, получается, в четыре раза больше. Джудит смотрит на меня с легким недоверием, но я уже увлек ее своими россказнями про то, как переходил границу в районе Одессы… как свистели над головой пули… Да и про водку не забываю! В результате плетемся после вечеринки к ней домой, потому что она слегка перебрала и не хочет меня отпускать. Якобы интересно послушать. На самом деле боится, что оттрахают на улице… Хочет, чтобы ее проводили, но из-за дебильных принципов феминистки боится в этом признаться. А мне все равно! Тащусь с ней по улочкам Роземонта и по заднице глажу ненароком. Живет она в триплексе, на третьем этаже, лестница крутая, и когда мы поднимаемся наверх, то едва дышать можем. Завтра мне на таких этажах работать. Но это завтра. Сегодня я лапаю Джудит в темном коридоре, несмотря на вялое сопротивление. Конечно, сучка никакая не лесбиянка. Стоит мне пальцем у нее между ног подергать, как на глаза ей падают невидимые шоры, и она начинает вилять крупом, фыркать и всхрапывать, словно лошадь. В оправдание себе бормочет что-то, мол, де, руки у меня такие нежные… ласковые, словно у женщины… Ну болтай, болтай. Слава богу, гвианская подружка в заслуженном отпуске – трахается, конечно, с мужиками у себя в тропиках, – и нам никто помешать не может. Конечно, я рисковал. Поэтому решил, что, если Джудит проявит принципиальность, придушу ее слегка да и оттрахаю силой. Потом задушу… или из окна выброшу. Разбираться все равно никто не станет! Полиция тут вечно бастует… В крайнем случае, чтобы оправдаться перед Максимом и Каролин, спишу гибель сучки на разведку Канады, которая уже решила уничтожать заговорщиков из Общества Независимости И Свободы Квебека, сокращенно ОНИСК. Ну или ПРЫКАВ. Или ШОГЛОД. Какая разница?! Но Джудит, благоразумная Джуит, млеет от того, что я отдрачиваю ее в коридоре больших апартаментов, и сопровождает меня до самой своей постели. Там мы падаем на матрац, и я седлаю кобылу, вонзив ей шпоры в бока. Солома в гриве, ветер в лицо, и стук копыт подо мной. Цок-цок. Изредка – ржание и вставшая на дыбы лошадь. Тогда – снова шпоры, снова плетка, и летим во весь опор. Спрашиваю сучку, сколько ей лет, и, услышав ответ, орошаю лицо и волосы. Она уже слишком стара принимать туда, откуда на свет выбираются – словно заблудившиеся, но чудом спасенные шахтеры – дети. Джудит уже сорок, и я опасаюсь, как бы она не родила нам дауна. Поэтому усаживаюсь покрепче ей на грудь – она опасливо молчит, здорово быть уроженцем страны с плохой репутацией… отсутствием основ толерантности, культуры, элементарно, манер… – и вожу членом по лицу. Джудит терпит все это, хотя и трезвеет прямо на глазах. Это значит, что в ней отключается оживленная мной манда и включается стандартная сука. Еще час, и начнется треп про права, уважение и свободы. Видно, что ей уже не нравится, что я тут… что нарушил личное пространство… Так что я, выжав последнее Джудит на лицо, слезаю с кровати и говорю, что выход найду сам. На ее лице – не только лужа спермы, но и облегчение. Бреду в ванную. Там краду из сумочки всю наличность, каких-то двести долларов, и пузырек духов для Ирины. Бреду на ощупь к двери, говорю – до свидания. До сцвиданнийа, отвечает темнота.