Таверна трех обезьян

Мое имя Хуан Макилрой Ларрасабаль. Я родился в Бильбао в 1930 году. Отец мой, Бен Макилрой, коренной шотландец и уроженец Эдинбурга, был морским инженером; в двадцатые годы он частенько наведывался в процветающий портовый город Бильбао в качестве представителя английского предприятия, имевшего долю в капитале одной из верфей, располагавшихся на левом берегу широкого устья реки Нервион. Во время одной из таких длительных командировок отец познакомился с моей матерью, Хуаной Ларрасабаль, жительницей Бильбао. Она отличалась добронравием и была хороша собой – высокая, рыжеволосая и зеленоглазая. Мать торговала рыбой на рынке на улице Ла Рибера, куда отец имел обычай ходить за устрицами, своим излюбленным лакомством. На рынке они и встретились. Они поженились в 1929 году и купили одноэтажный особняк в старом центре города, напротив кафедрального собора, где свили семейное гнездышко, и где, спустя год, родился я. Так что раннее детство я провел в Бильбао, но вспыхнувшая в 1936 году гражданская война заставила моих родителей решиться на переезд в Лондон всей семьей – а других детей, кроме меня, у них не было. В Лондоне мы жили счастливо, пока в 1941 году бомбардировка Люфтваффе и итальянский штык не сделали меня круглым сиротой…

Отец происходил из богатой семьи. Макилрои владели крупной собственностью в Стирлинге и Перте. Я жил и учился в Эдинбурге на попечении деда с отцовской стороны, к тому времени уже овдовевшего. В 1952 году дедушка Джеффри скончался, и я унаследовал обширные семейные владения, а также изрядный денежный капитал.

Я превратился в богатого молодого человека, безответственного и одинокого, который до недавнего времени взахлеб упивался жизнью и не раз испытывал судьбу. Ныне идет 1960 год, а может быть, уже наступил 1961, точно не знаю, и я вспоминаю о своих корнях, – главным образом, чтобы убедиться, что все еще жив, и у меня есть прошлое – находясь в Бильбао, моем родном городе, куда несколько месяцев назад меня привела ностальгия. Кто бы мог подумать, что стремление вернуться к своим истокам обернется столь неожиданным концом, если можно так сказать…

К игре я пристрастился еще в Эдинбурге. На Грассмаркете, шумной базарной площади, где идет бойкая торговля всякой всячиной, есть очаровательный паб «Последняя капля», обязанный своим названием тому обстоятельству, что именно на этом месте в Шотландии произошла последняя публичная казнь через повешение. В задней комнате заведения каждую неделю играли – полагаю, играют и теперь – в покер. Там-то я впервые и познакомился с правилами этой чудесной игры; никогда я не отрекусь от нее, несмотря на плачевный финал. В «Последней капле» я выиграл и проиграл первые значительные суммы денег, причинив немалое огорчение своим близким.

Позднее, унаследовав состояние (хотя моим официальным местом жительства оставался Эдинбург), я несколько лет странствовал по миру, предаваясь своей страсти везде, где только можно. Но очень скоро обычная игра в покер приелась, мне захотелось более острых ощущений.

Я не был мультимиллионером, однако, выигрыш или потеря пары тысяч долларов или нескольких сотен фунтов уже не будоражили кровь. Меня влекло к играм более изощренным и опасным: поставить на карту собственную жизнь – вот отчего воистину захватывало дух, и прекраснее чувства мне не доводилось испытывать.

На одном из складов Гудньюз-Бэй на Аляске латышский моряк в яростной драке сломал мне локтевую и лучевую кости правой руки; позднее, пока мне вправляли и залечивали переломы, мы испробовали иные развлечения, и я приохотил его к перцовой водке. Я играл в русскую рулетку в жалкой лачуге в Опорто, в мексиканскую рулетку – в Сьюдад Хуаресе: правила простые, нужно взвести курок заряженного револьвера, подбросить его вверх над столом; падая, два раза из трех револьвер стреляет – и в кого попадет, в того попадет. Я до отказа вжимал в пол педаль газа, гоняя на автомобиле по узкому мосту над рекой Миссисипи неподалеку от Батон Руж: две машины на полной скорости неслись навстречу друг другу по единственной полосе, проигрывал тот, кто сворачивал в сторону, чтобы избежать столкновения. В Гейдельберге, после одной из пирушек, затянувшейся на несколько дней, пулей мне пробили левое легкое во время дуэли на пистолетах; дуэль состоялась по самым строгим правилам девятнадцатого века, с оружием той же эпохи: спина к спине, десять шагов и выстрел. В Чили я выиграл пари, последним открыв парашют, прыгая над пустыней Атакама…

И все эти годы я не уставал перемежать свои опасные и сумасбродные забавы посещением десятков казино, самозабвенно играя в покер и в самых фешенебельных салонах, и в самых злачных притонах, куда стекалось отребье. Невзирая на некоторые серьезные экономические потери, в конечном счете я выигрывал больше, нежели проигрывал, и мое материальное положение нисколько не пошатнулось.