Таврический сад

Идти надо было сначала через проходные дворы, потом по ступенькам вниз, вверх, опять вниз и в дверь с надписью мелом: «Не стучитесь понапрасну». За дверью спал сторож в валенках. Дирижер с ним все же поздоровался, но тот не ответил. Дальше шла маленькая лестница, которая выходила на большую — с пальмами, с картинами и коврами, и мы поняли, что это уже Дом культуры.

Там не было никакой тишины, никакого порядка. Нечего было и поддерживать. Шум стоял страшный, особенно в коридоре. Пока мы проходили мимо какой-нибудь двери, еще можно было понять, что вот тут поет хор, тут читают стихи или свистят художественным свистом, но все вместе они ревели, как сцепившиеся грузовики, — перетягивали друг друга, и побеждал то один, то другой, то третий. Какие-то тетки бежали нам навстречу в костюмах маленьких лебедей, расталкивали твердыми юбками, похожими на цветы, и за ними — другие, в синих платьях до полу; эти вдруг подхватили меня (я шел последним) и с криком: «Танцевать, танцевать!» — потащили с собой. Я еле отбился.

Дирижер остановился у таблички «кладовая» — там было немного потише. Он достал из кармана пригоршню ключей и начал тыкать ими в замок, но ключи или не лезли, или не поворачивались там, а один начисто сломался. Дирижер от злости дернул дверь за ручку и чуть не упал — она свободно открылась, потому что была не заперта.

— Заходите, заходите, ребята! — закричал он. — Но без меня ничего не трогайте.

В кладовой полно было всяких музыкальных инструментов, а в углу стоял настоящий рыцарь, к сожалению, пустой внутри. Дирижер начал хватать инструменты и совать каждому из нас.

— Быстрей, — говорил он, — быстрей. Отходи в сторону. Получил — ив сторону. А ты, мальчик, зачем взял две скрипки? Ишь ты, Паганини какой нашелся. Мало ли что унесешь. Ни в коем случае, только по одному. Ах, контрабас бы еще взять. Что за оркестр без контрабаса.

— Я унесу, — сказал Матвей. — Давайте.

— Неужели унесешь? Какой ты молодец.

— Он и рыцаря может унести.

— Нет, рыцаря в следующий раз, — сказал дирижер. — Дойдет очередь и до него. А ты, мальчик, возьми ту трубу.

— Это не труба, это тромбон, — сказал Толик.

— Да-да, конечно, тромбон, мне отсюда не видно. Ну, все теперь? Поехали. Только полная тишина, никаких разговоров.

Мы вышли за ним в коридор и гуськом пошли обратно. Мой аккордеон был такой красивый, особенно клавиши, — их хотелось положить в рот и пососать, отдельно беленькие, отдельно черненькие. Поиграть, конечно, тоже было бы неплохо, но дирижер не давал. Он бегал рядом с нами и хватал за руки, все упрашивал, чтоб потише. Вдруг из какой-то двери впереди выскочила рыжая женщина с промокашкой в руке и радостно закричала:

— Сюда, ребята, сюда! Сергей Николаевич сейчас придет.

Первые в растерянности остановились и начали потихоньку мычать и оглядываться. Наш дирижер даже присел от возмущения, но тут же кинулся головой вперед на женщину — она еле успела отскочить.

— Какой Сергей Николаевич?! Что вы пристали к детям? Это мои дети, а не ваши. Это оркестр легкой детской музыки, если хотите знать, мы спешим на концерт. Нам дела нет до Сергея Николаевича!

— Простите, я не думала… я не знала, — говорила женщина.

— А надо бы знать! Хватаете исполнителей, нервируете, срываете всю аферу. Идите, дети, не бойтесь, проходите на выход.

Он даже погладил Мишку по головке (это Мишку-то!). Женщина с промокашкой все что-то говорила и протягивала к нему руки. Видно было, что она может сейчас заплакать. А тут еще Матвей — ему впереди ничего не было видно и он не нарочно наехал на нее контрабасом. Наверное, она упала. Во всяком случае, когда Матвей прошел, там уже никого не было.

По дороге к нам еще несколько раз приставали, спрашивали, куда мы идем и что это такое с собой тащим, и дирижер каждый раз сердито кричал на них:

— Это со мной! Оркестр легкой музыки. Неужели непонятно?

Наконец мы вышли мимо валенок сторожа на улицу и там опять прошли несколько одинаковых дворов, — кажется, уже других. В одном стояла машина с фанерным домом вместо кузова. Дирижер быстро залез туда, в этот дом, и начал принимать у нас инструменты. Тут уж мы не стерпели, каждый на своем что-нибудь сыграл, прежде чем отдать ему. Вышел небольшой концерт неизвестного сочинения, некоторые жильцы глядели в форточки и швыряли в нас мелочь. Я тоже пару раз рванул свой аккордеон. Получил бездну удовольствия.

Когда все погрузили, дирижер, утираясь, спустился из домика на землю и вдруг зашатался и сел на ступеньку около кабины. Видимо, ему стало нехорошо. Он достал какую-то бутылочку и вытряхнул на ладонь три таблетки, потом хлопнул себя ладонью по рту и начал глотать всухую.

— Может, воды принести? — спросил я его.

— Нет, не надо… сейчас пройдет, — сказал он, глотая и выпучивая глаза, и неожиданно начал всхлипывать, шмыгал своим незабываемым носом и повторял: — Все хорошо… все обошлось… слава богу. Ребятки вы мои золотые, хорошие мои. Где же?.. Что же я вам?.. Ага, билетики… вот они, билетики…