Таврида: земной Элизий

Дело русско-украинского единения было страшным для воинственного ханства; крымцы поспешили заключить союз с Речью Посполитой и двинули свои орды на Украину. Во время перемирия хану посчастливилось на Волыни обманным путем захватить в плен русского воеводу, которого татары считали виновником многих бедствий. Это был Василий Борисович Шереметев – один из славнейших военачальников, ведавших заслонами против крымцев. Поборник дела Богдана Хмельницкого и справедливый киевский воевода, он заслужил любовь украинского народа. Шереметев был угнан в Крым и в течение многих лет подвергался всевозможным истязаниям и пыткам в качестве пленника, заточенного в Чуфут-Кале (близ Бахчисарая). Четыре хана сменились за годы заключения Шереметева, и все они мучили пленника на свой лад, торговались за него с русскими послами, вновь и вновь набавляя выкуп. Шереметев писал царю Алексею Михайловичу о полонном своем терпении: «Кайдалы на мне больше полпуда… На двор не бывал пяди от избы, окна были заделаны каменьем; где живу да тут и нужу всякую исполняю ‹…› и от духу и от нужи и от тесности больше оцынжел и зубы от цынги повыпадали, а от головных болей вижу мало, а от кайдалов обезножил, да и голоден». В московском Посольском приказе сидел особый подьячий, «у кого боярина Василья Борисовича окуп ведом». Подьячий принимал и деньги, и меха, и другие пожертвования, и всё же нельзя было собрать столько, сколько хотели за Шереметева. С меньшими требованиями относительно выкупа, но с той же варварской жестокостью поступали и с другими пленниками. Невыкупленных и бесполезных в качестве рабочей силы «знатных полонян» бросали в пропасти со скал Чуфут-Кале, Мангуп-Кале или Ак-Кая (близ Карасубазара).

Нет сомнения, что письма, а затем живые свидетельства Шереметева, одного из образованнейших людей XVII века, содействовали серьезному знакомству русских государственных деятелей с политическим и хозяйственным устройством Крымского ханства.

Царствование Алексея Михайловича было временем итогов, подводимых прошедшему периоду становления Русского государства, временем возбуждения национального самосознания и в связи с этим пересмотра вопросов истории, вопросов культурных и политических связей. Не случайно, что именно к этому времени относится и первый проект присоединения Крыма к России, своеобразная декларация прав Русского государства на Северное Причерноморье.

«В тамошнее море впадают русские реки, по берегам коих живет русский народ», – писал Юрий Крижанич, ученый хорват, поборник славянского единства. Крижанич считал, что надо «прогнать из Крыма общих для всего света мучителей и разбойников», которые требуют всегда «откупа или дани и всё-таки никогда не перестают причинять нам бедствия». В своих доводах Крижанич особенно настаивал на том, что Крым отнюдь не был «исконной вотчиной и коренным жилищем» крымских татар, что они взяли «чужую страну». Указывая на неисчислимые выгоды от присоединения Крыма, Крижанич удивлялся бездействию русского правительства.

Но положение на Руси было не таково, чтобы собирать силы для войны, которая потребовала бы сильного противостояния на южных степных окраинах. Между тем, именно на окраинах было неспокойно. Царь Алексей Михайлович вел борьбу с народными движениями: бунтами, восстаниями и, наконец, крестьянской революцией 1670–1671 годов. Война с крымцами при таких условиях была невозможна. Однако международное положение складывалось так, что государства Западной Европы стремились к вовлечению России в европейский антитурецкий союз.

В начале 80-х годов XVII века Турция грозила Австрии, которой лишь с помощью союзников (Польши и Венгрии) удалось отогнать султанские войска от Вены.

Это наступление Турции на государства Западной Европы могло быть отвлечено лишь войной с Россией, и западноевропейские союзники побуждали русское правительство к походу в Крым. Польша предложила России вечный мир на условии совместной войны против Турции, и Россия выразила согласие. Царевна Софья, объявляя войну, рассчитывала на то, что война с крымцами, приносившими народу неисчислимые страдания, будет популярной, но манифест был встречен глухим недовольством и солдат, и военачальников.