— А этой весной докатилось и до младших, — рассказывал Валерик. — Узнало начальство через какого-то навуходоносора, что, группа воспитанников собирается в воскресенье на Днепр вроде купаться, а на самом деле на маевку в Конские плавни. «Ах вы ж, казанские сироты! Земство вас воспитывает, кормит, одевает, а вы все в лес смотрите? Захотелось вам митинговать с каховскими пильщиками? Ну, идите ж митингуйте всю жизнь!..» Пришлось уходить… Так я и очутился в Каховке, — невесело закончил Валерик.
Его рассказ заинтересовал Данька. С раскрытым ртом слушал он своего опального приятеля. Черные бури… Села, которые дают капитанов для всего света… Митинги… Маевки!.. Обо всем этом Данько слышал впервые, не все было ему понятно, однако своей необычностью и полутаинственностью оно еще больше очаровывало парня, а Валерик, только что выплеснутый из той среды, представал пред ком сейчас в новом свете, почти в героическом ореоле.
— Я еще никогда не видел черных бурь, — признался Данько. — У нас их не бывает.
— Лучше б их никому не видеть, — вздохнул Валерик по-взрослому. — Это так страшно! Будто ночь вдруг наступает среди дня, каганцы надо в домах зажигать… Гудит, рвет, мечет…
Стали серьезными, задумались юные батраки над судьбой хлебороба. Невдалеке от них обедали с водкой какие-то мужики, которые, видимо, только что получили за себя задаток. Их шумный разговор невольно привлек внимание ребят.
— Ох, не прогадать бы нам, — жаловался один из компании, пожилой, изможденного вида крестьянин. — Кабы нам этот смех да после боком не вышел!..
— Завел: если бы да кабы, — недовольно сказал другой, оборванный, как арестант. — Теперь пятиться поздно, увязли, — и стал пробовать на зуб только что купленную косу.
— С чем ждать? — вмешался коренастый парень с засученными по локоть рукавами. — Сухари вышли, махорки ни крошки, ветер в карманах гуляет… Да и непохоже на то, чтоб завтра наш брат дороже стал!
— А если дождь? — снова заговорил тот, который боялся прогадать. — Дай сюда дождя — цены сразу подскочат!..
— Да будет вам, — принялся утихомиривать их сухощавый веселый старичок, опускаясь на колени перед бутылкой. — Дождь, он издавна глухой: не идет, где просят, а идет, где косят… Давайте лучше разговеемся вот этой каховской, чтоб срок нам без напасти отбыть, а больше в нем и вовсе не быть!.. Так ли, ребятки? — подмигнул старичок Даньку и Валерику, заставив их смутиться. — За ваше счастье, сыночки, за ваше будущее…
Собутыльники старика молча посмотрели в сторону ребят и снова принялись за свое.
— Интересно, какое у нас будущее? — промолвил погодя Данько, начисто облизывая по домашней привычке ложку после еды. — Может, когда мы вырастем, цены на нас будут вдесятеро выше?
Валерик загадочно улыбнулся.
— Может, тогда уже совсем не будет людских ярмарок, этих невольничьих рынков…
— А как же?
— А так, — засмеялся Валерик, сверкнув своими мелкими, как белые искры, зубами.
Тетка крикнула, чтоб поскорее возвращали миски.
Обед можно было считать законченным. На закуску Данько заказал еще по кружке воды и, напившись, почувствовал себя прекрасно.
— Ты знаешь, — доверчиво обратился он к товарищу, — я тебя вначале чуть было не принял за уркагана.
Валерик покраснел, но не обиделся.
— Тут их хватает… Во время ярмарки сюда даже одесские добираются…
— А сам ты их видел?
— Ого, сколько раз…
Данько выразил желание посмотреть на ярмарочную босячню, о которой он немало слыхал на берегу. Узнав от товарища, что это нетрудно сделать, он ощупал свои капиталы, надежно рассованные по тайникам, и решительно поднялся:
— Покажи!
— Только с ними надо быть настороже… Это такая публика, что на ходу подметки рвет…
— Ну, мне за свои подметки бояться нечего, — засмеялся Данько, выставляя вперед босую запыленную ногу. — Пошли!
У этой ярмарки была своя быстрина, свои водовороты, и тихие заводи, и лиманы. В одной из таких заводей — в душном тупике, где вскоре очутились наши герои, стояли рядами парусиновые, похожие на маленькие карусели грибки, а под ними за столиками чаевничали, спрятавшись в тень, местные воротилы, захожие монахи, торговцы и барышники. Они, правда, здесь больше пьянствовали, нежели чаевничали, однако самовар для вида шумел на каждом столе.
— По нашему обычаю пьют водку до чая! — выкрикивал, обращаясь к торговкам, какой-то осоловевший усатый барышник, потрясая бутылкой над самоваром.
— Ты! Тише там, — разморенно усмирял его становой пристав, который, расстегнув мундир, солидно чаевничал неподалеку за отдельным столом.
Господин пристав тут же чинил суд и расправу. То и дело стражники выхватывали из ярмарочной гущи и подводили к нему то пойманных с поличным карманников, то залетных аферисток, то самоуверенных херсонских жуликов, державших себя с приставом свободно, почти запанибрата. Странные, забавные разговоры происходили между ними и господином приставом!
Выслушав, как полагается, донесение стражника о сущности вины того или иного мошенника, пристав останавливал на виновнике свой тяжелый оловянный взгляд.