Тавро Лилит (СИ)

Может быть, мне суждено было замёрзнуть и умереть, сидя так под тихим снегопадом, но вдруг послышался хруст сухих веток, и я ощутил чьё-то присутствие. Мышцы мои привычно напряглись, и я невольно нащупал рукоятку меча. С огромным трудом и нежеланием я поднял тяжёлые веки и увидел перед собой прекрасное женское лицо. Широко открытые глаза цвета ясного неба в погожий день смотрели со спокойным любопытством. Белая кожа, казалось, излучала свет. Красным золотом полыхнула прядь волос, выпавшая из капюшона алого плаща, накинутого на плечи незнакомки.

Девушка сидела напротив, и какое-то время мы молча смотрели друг на друга.

Наконец, она сказала:

– Меня зовут Авлари.

А я… так обессилел, что не мог отвечать и едва произнёс своё имя:

– Зорсин.

Она кивнула.

– Я вижу, тебе совсем худо. Ты ранен? Я могу помочь. Пойдём, здесь неподалёку мой дом.

И она протянула мне хрупкую руку, оказавшуюся неожиданно сильной.

Я с трудом поднялся, и мы побрели.

Снег падал и падал, и в этой абсолютной белизне мне вдруг на мгновенье показалось, что я ослеп.

Шли мы недолго, и вскоре за очередным заснеженным кустом или большим сугробом, показался маленький домик. Он приютился под одной из елей, таких высоких, что их верхушки, да ещё в снегопад, невозможно было рассмотреть.

Пока Авлари открывала ветхую дверь, я прислонился к стене.

Деревья плотно обступили домик. На клокастой еловой ветке я заметил большого чёрного ворона. Смежив морщинистые веки, спрятав голову в плечи, он сидел так неподвижно, что, казалось, древняя птица спит. Но неожиданно ворон открыл глаза и посмотрел на меня так, что сердце моё замерло. Он словно видел меня насквозь.

Наконец, Авлари позвала:

– Входи, Зорсин.

В ту же минуту ворон взлетел, взмахнув тяжёлыми крыльями и сбив с ветки снег.

А я перешагнул высокий порог.

Мне в ноздри ударил терпкий запах сухих трав.

Авлари сбросила плащ, и встала передо мной. На деревянном столе едва теплился огарок свечи, и в слабом мерцающем свете вспыхнуло красное золото её волос.

Она протянула мне кружку вина, смешанного с водой. Я поднёс её к губам и стал жадно пить. С каждым глотком тело наполнялось теплом. Очаг в доме ещё не успел остыть, и пахло так вкусно, что голова пошла кругом.

Всё, что происходило со мной с этой минуты, и сегодня кажется сном. Пожалуй, я даже не стану утверждать, что это случилось наяву. Голова, словно наполнилась туманом, все чувства были обострены, а сознание притуплено. Осталась только одна мысль, за прожитые годы истончившаяся как старый меч, один вопрос – кто она? Может быть, это была сама Хозяйка Туманных Гор[4], что тёмными ночами подстерегает путешественников, встречая их волшебным светом своей совершенной красоты, чрезмерной холодностью и излишним спокойствием? Стоило ей улыбнуться, и путники по своей воле следовали за ней в потусторонний мир, забывая этот.

Один образ, одно лишь слово… имя… Авлари.

Время остановилось.

Я жил вне пределов земного времени, не зная ни тоски, ни печали, в стране, название которой неведомо мне до сих пор.

Авлари что-то делала, говорила со мной, иногда пела так, как поют, наверное, серены. Когда она уходила, в одиночестве бродил я по дому, рассматривая всё, что окружало эту женщину в её таинственном жилище. Стеклянные, глиняные, металлические и деревянные сосуды, огромное множество которых стояло на полках и столах, звенели, постукивали, стонали и издавали самые разнообразные звуки, когда их касалась моя рука. Одни были пусты, другие наполнены всевозможными жидкостями, порошками и субстанциями самых невероятных консистенций. Одни благоухали, другие отвратительно смердели. Небольшие ступки, глиняные толкушки, тонкие стеклянные палочки и каменный посох, тёмно-синий, украшенный странными серебряными знаками.

Возвращаясь, Авлари наполняла ёмкости новыми снадобьями, которые готовила из натёртых сухих веток и белого мха, заваривая их кипятком, смешивая или взбалтывая. Она делала это без слов, тихо и ловко, ибо, мой друг, как ты уже, наверное, догадался, Авлари была знахаркой. Мою рану она залечила мгновенно, приложив к ней повязку, пропитанную терпко пахнущей мазью. Её ладонь легла сверху на кусок полотна, губы коротко шепнули несколько слов, и боль утихла, очень скоро вовсе прошла.

Кто же была она – Белая Дама, колдунья, волшебница, лесная нимфа?

Я плохо помню, что мы ели и пили, о чём разговаривали. Помню её ладони, порхающие передо мной парой белых голубей, помню большой круглый медальон на её груди.

Порой она подолгу смотрела на звёзды, прекрасная и непостижимая как сами звёзды. Иногда смеялась, рассыпая смех горстями жемчуга. Надо мной ли она смеялась? Наверное, я был нелеп...

День от ночи отличался только расцветкой. Помню, как открывал глаза и видел на стенах багровые отблески пламени горящего в низеньком очаге торфа, или причудливый лунный рисунок на полу, розоватый рассвет в маленьком окошке или голубые сумерки, белую неподвижность сугробов или случайный полёт чёрной лесной птицы.