Тавро Лилит (СИ)

Полумрак и тишина – тяжёлая, как в укрытии. Если долго слушать такую тишину, то обязательно заснёшь. Но Флай не спится. Она просто лежит в ожидании рассвета, вспоминая события вчерашнего дня, как две капли воды похожего на все прошедшие, и, можно быть уверенной, на будущие. Эти одинокие дни без Ала...

Мысли короткие, юркие, как воробьи, возникают из бездонной пропасти, что зовётся памятью. Обрывки старых снов, фрагменты болезненных фантазий полустёртыми лоскутками опадают на пол, как лепестки белой розы, увядающей, поникшей.

На границе ночи, перед самым рассветом, пронзив тишину, в раскрытое окно влетает высокий звенящий звук, будто кто-то бьёт металлической ложечкой по тонкому фарфору. Звук отзывается сильным толчком крови в висок.

Флай встаёт с постели, вглядывается в знакомый городской пейзаж: над чёрными монолитами небоскрёбов, цепляя толстыми боками наружную рекламу, плывут серебристые дирижабли облаков, по струнам мостов, натянутым через реку, ртутными капельками скользят автомобили... Кое-где в окнах робко вырисовываются зелёные узоры симпатий, над крышами домов витают розовые облака любви… Многополосные хайвеи, мигающие светофоры, суматошные супермаркеты…

Никаких признаков враждебности. Но сегодня она пытается заглянуть глубже, и с удивлением обнаруживает то, чего не замечала прежде: над геометрически выверенными кварталами разлетаются в разные стороны огненно-красные стрелы гнева, с тугих баннеров-растяжек свисают бурые крючки зависти, в глухих переулках прячутся студенисто-серые сгустки страха, а под самым небом высоко и тонко звенит её белое фарфоровое одиночество.

Впервые оно прозвучало в тот день, когда на лице Ала угасла последняя улыбка. Глядя в его потухающие глаза, слушая прощальные признания, Флай вдруг осознала, кем он был для неё.

Последние слова Ала:

– Я покидаю мир отражённых форм…

…они заставили её задуматься о том, куда уходят обитатели Города, выдохнув в последний раз.

Ответ на этот вопрос может быть только у одного человека. И она пойдёт к нему.

Магистр всегда внушал ей благоговейный ужас, и Флай понимала почему, уровень её готовности к принятию подлинной Свободы всё ещё оставался недостаточным. Каждая встреча с ним отнимала много энергии, а для того, чтобы настроиться, подготовить свой разум и нервы, слишком мало времени. Но решение принято, и она не может ждать.

Несколько томительных минут в лифте, и вот она идёт по тротуару, вдыхая влажный, с горчинкой, осенний воздух. Солнце, поднявшееся над высотками, окрашивает листву в яркие цвета, но под навесами уличных кафе ещё таится дымная тень.

На Ратушной площади бурлит утренняя толпа. Клерки, полисмены, студенты, домохозяйки… Непохожие друг на друга, вместе они составляют систему взаимосвязанных элементов. Только Флай сама по себе.

Над зданием Ратуши,сложенным из бледного, крошащегося от времени камня, кружатся робкие стайки неразгаданных тайн и недосказанных историй. Двойная арочная дверь на торцевой стене, слегка просела, отчего Ратуша кажется необитаемой. Но Флай знает, что это не так, потому что, перешагнув порог, она долго идёт по длинному коридору, устланному ковровой дорожкой, вытертой множеством ног.

Семь этажей, согласно Уставу Ордена, приходится преодолеть пешком по крутой мраморной лестнице. На последнем этаже она на мгновение останавливается перед тяжёлой дубовой дверью, делает глубокий вдох и входит в резиденцию Магистра.

Никакой роскоши и блеска, кроме солнечных лучей, линующих мозаичный пол ровными полосами яркого света.

Магистр стоит у стола – сильный, волевой, гордый. Его фигуру, исполненную величия, окружает пурпурная аура, вселяющая в душу странную болезненную тревогу.

Он бросает на Флай холодный взгляд, пригвоздивший её на том месте возле самых дверей, где она остановилась, затем неторопливо отходит к окну и долго, словно испытывая её терпение, стоит, отвернувшись, скрестив на груди руки.

А в небе за окном сверкают серебристые молнии сомнений, вспыхивают оранжевые сферы любопытства, слабо мерцают перламутром голубые бусины молитв.

Наконец, не оборачиваясь, Магистр кивает, позволяя Флай говорить.

– Экселенс, – тихо начинает она, изо всех сил стараясь казаться уверенней. – Я осмелилась обратиться к вам, потому что считаю свою просьбу не проявлением слабости, вызванной личной привязанностью, а твёрдой убеждённостью в необходимости продления срока существования мастера Алана Дау. Это заслуженный человек, тонкий художник и...

Магистр поворачивает к ней строгое лицо, чёрные брови удивлённо ползут вверх, но голос звучит мягче, чем она могла бы рассчитывать.

– Флай, – он обращается к ней просто по имени, но тон слишком явно говорит о пропасти, лежащей между ними. – Ты молода, но достаточно умна, чтобы понимать неизбежность умирания всего живого.

– Простите, экселенс, – осторожно возражает Флай. – Но в городе всем известно, что вы могущественны и можете сотворить чудо. Умоляю вас!

Магистр делает нетерпеливый жест рукой, и Флай умолкает, почтительно опустив голову.