Тавро

Новое наважденье! Перед этим образом были бессильны знания Мальцева о развитом либерально-буржуазном обществе. Он понимал — и именно это приносило боль. Изо рта капиталиста вылетали и повторялись издевательские слова: «Хочу — выгоню, хочу — не выгоню». Мальцев потеребил свою большую белокурую бороду: «А, будь что будет». Анонимные акционерные общества были для Мальцева абстракцией. Он шел к заводу и не мог не думать о его хозяине. В Союзе хозяином везде и всюду было государство. Хозяин был безличным. Директор завода подчинялся хозяину, похожему на судьбу. Директор выгонял как хотел, но и его могли перебросить, выгнать, даже посадить. Капиталист же был свободен. Опять свобода. Он хотел ее, а она застревала в глотке.

Мальцева не заставили долго ждать, он не успел ни глупо уставиться в воображаемую точку на стене, ни поменять положение потных ладоней на беспокойных ляжках. Поздоровавшись с вежливостью спекулянта, начальник отдела кадров спросил:

— Значит, вы хорошо знаете русский язык?

— Простите, я хочу работать сварщиком. Причем тут русский язык?

— Мы вас и принимаем на работу как сварщика. Но нам бывает иногда нужен переводчик, чаще всего для устного перевода, но и для текстов. Так что будете у нас причислены и к трудовому классу, и к интеллигенции. Что же касается варки, то пройдете небольшое испытание, так, для проформы. Ну, мы, кажется, поняли друг друга и пришли к обоюдному согласию.

Этот начальник отдела кадров напоминал Мальцеву советского парикмахера — прилизанный, ловкие движения, уверенность в будущем — вот-вот попросит на чай. Пока Мальцев подготавливал будущую фразу: «Варить буду, но советским чиновникам ничего переводить не стану. Не для того я…» — собеседник добавил:

— Пока будете получать что-то около трех с половиной тысяч, а там видно будет.

Мысль Мальцева запнулась… не договорила. Три с половиной! Жрать же надо! Начну, а там видно будет. Как-нибудь выкручусь, не впервой… Да и власть денег лучше ведь, чем власть власти.

Мальцев всегда любил себя оправдывать с помощью слов, перед глубиной которых его собственная вина казалась ничтожной, не заслуживающей цепкого внимания.

В мастерской его встретил явно мастер своего дела. Они, мастера, узнаются с первого взгляда в любой стране и во все века. Он ворчливо сказал:

— Это правда, что вы советский? М-м-м, вы же этим идиотам нужны не для сварки. Вы хоть когда-нибудь этим делом занимались?

— Да.

— М-м-м, что ж, попробуем. Валяйте.

Мальцев сумел скрыть волнение. Электроды были схожи с советскими, но сам аппарат был легче. «Черт его знает, как они тут работают, — думал он. — Эх, была не была».

Он любил варить сталь. Цепляя шлем, Мальцев как бы предвкушал бой. Глядя, как под рукой металл становится жидким, как он сливается в сварочную ванну, как «ванна» превращается в шов, Мальцев всегда ощущал рождение чего-то нужного и вместе с тем необычайного. С непривычки ему с трудом удался потолочный шов. Но в общем, Мальцев остался доволен.

Подошедший мастер слегка раскрыл рот и оставил его неподвижно полуоткрытым нудное мгновенье. Потом взял в руки успокоившийся металл:

— Но это же отличная работа! Молодец. Ничего не скажешь. Скажите, вы ведь не только электросварку знаете?

— Знаю газопрессовую, кузнечную, газовую, электрошлаковую, термичную…

Француз взглянул на Мальцева с нескрываемым любопытством:

— Вот это да! Но почему вы, советские, так плохо работаете? Я видел: никакого качества. Слушайте, обед уже. Пойдем, заморим червячка. У нас неплохое красное винишко есть.

Мальцев с недоверием поглядел на рабочего, называющего капиталистов идиотами и предлагающего незнакомому человеку выпить с ним вина на территории предприятия. За это его должны были бы сразу взять на карандаш… а у этого человека есть, как будто, что терять.

Когда, давненько, уже мало во что верящий и уже много чего опасавшийся Мальцев стал рабочим, его почти сразу научили жить: он разгружал с тремя парнями грузовик с железными болванками. Во время второго перекура перед ними вырос ни более ни менее, как директор завода:

— Чего расселись! А ну!

В голосе не было ни нотки сомнения — только власть. За заводом начиналось поле. Мальцеву захотелось утонуть в нем, стать маленьким, незаметным растением. Он стал бочком искать местечка за грузовиком. Трое работяг не шевельнулись. Один лениво сплюнул.

— Кому говорю! А ну! За работу! Вы у меня увидите премиальные!

Мальцев не видел, кто из работяг заговорил. Голос был такой, будто парень жевал что-то скучное:

— Слуш, тов директор, не виш, курим. Ну так чего?

— Чего?! — голос директора долез до фальцета. — Всех выгоню! Всех! По сорок седьмой! Вы меня еще вспомните!

Мальцев выглянул — трое работяг беззвучно хохотали:

— Да ну? Выгонишь!? Давай, давай. Кому хуже будет, а? Вытуривай! Ну и дает. Премию? Да я на нее на… хотел. Давай, ищи других дураков.

Директор в ставших нелепыми шляпе и плаще молчал. Он показался Мальцеву чужеродным телом на этом заводском дворе. Так и не произнеся более ни слова, директор ушел. Голосом, спрыснутым доброй иронией, один из троих позвал Мальцева: