Тавро

Перед Мальцевым в ложном полумраке сидела около кресел золотая молодежь Парижа — по крайней мере так рисовал ее себе годами Мальцев. Все одеты в побелевшие от времени джинсы, с длинными, но чертовски аккуратными прическами. Ленивые умноватые физиономии. «Эти не орут по городу моторами мотоциклов, не разбрасывают по ветру волосы, не притворяются голодными. Эти знают, чего хотят, — они ничего не хотят. Мальцев вгляделся, и увиденное как будто не обезобразило уже давно освоенный образ. Но он заставил себя не обрадоваться. Да и Бриджит была как бы не совсем такая… Многие были босы, и их белевшими пальцами шевелила вытекающая из потолка музыка.

„Опять что-то такое начинается. Устроили, понимаешь, пантомиму“. Бриджит дала ему стакан спиртного, сказала:

— Вот, представляю — Святослав. Советский. Сумел бежать. А это — не шутка. Мой старик был очень дружен с твоей матерью. Да?

— Как будто. Она мне рассказывала так, отрывками… да, здравствуйте все!

Они кратко, с подчеркнутой ленцой ответили на приветствие Мальцева. Вежливость или равнодушие? Выпив несколько стаканов — виски было вкусно, — он проклял все вопросы, все ответы. Прошел час. За это время музыка сильно поглупела, вероятно потому, что осталась той же. Люди — тоже. К нему подошли трое.

— Скажи, а почему сбежал? Да и правда — что сбежал?

Мальцев обомлел. Он никак не мог понять, как это сын капиталиста, министра, сенатора, архитектора, адвоката или еще чего мог произнести подобное.

— Скажите, а кто ваши родители?

— Что? А что? А-а-а… А что?

— Ничего. Вы что — коммунист?

— Да. И этим горжусь.

Мальцев вновь всмотрелся. У всех троих были гладкие, сытые и умные лица. Один из них спросил:

— Вы — антисоветский?

— Нет.

— Так почему же вы сбежали? Я с Франсуа не согласен. Настоящего социализма в России нет. — При слове Россия Мальцев не удержал усмешки. — Но он все же есть. У вас страной правит народ, а не кучка привилегированных.

Мальцев устало произнес:

— У нас страной правит Государство. Аппарат государственной власти.

— Нет.

Франсуа закричал:

— Врет он. Он — реакционер. Чего с ним говорить!?

— Да подожди ты. Дай сказать. Вы говорите — Государство. А коммунистическая партия куда делась?

Мальцев выпил стакан виски и устал еще больше:

— Партия после восемнадцатого съезда стала составной частью госаппарата.

— Врешь!

— …У гражданского общества нет ни малейшего контроля над Государством, а так как у нас нет частной собственности, то вся полнота власти в системе распределения находится в руках именно у Государства. Выводы можете делать сами. А сбежал я потому, что хотел быть свободным. Чего же проще?

В разговор втерся третий голос:

— То, что вы говорите, не соответствует действительности. Советский коммунизм был несомненно лучшим выходом для России. И именно потому, что она была страной аграрной, большевикам пришлось применить насильственный способ соцнакопления.

Мальцев посмотрел на подходившую Бриджит:

— Причем соцнакопление? При Петре I Россия выплавляла больше чугуна, чем Англия. А о Франции и говорить не приходится.

Мальцев вспомнил первый вечер у Тани. Те хоть не очень богатые были. А эти — маменькины и папенькины сынки. В масле катаются. А ему до сих пор как-то неудобно проходить мимо мясной лавки, каждый раз поворачивается он спиной к этой чрезмерной зажиточности. Нечего ему делать в этой Франции. Да и вообще, где же правые в этой капиталистической Франции? Разве что Булон… Ха!

Бриджит сказала:

— Хватит. Мешаете слушать музыку. Чего вы хотите от него? Довольно политики! А ты, Франсуа, заткнись. Не на собрании своей секции.

Но тот заорал:

— Сама заткнись! Вы все тут реакционеры. А мы взорвем ваш гнилой мир! Всю трухлятину! Будут у нас колхозы! Будут! А ты, ты — ренегат!

Мальцев ничего толком не увидел и не почувствовал, но губы его оказались вдруг разбитыми. Франсуа оттащили. Бриджит быстро сказала:

— Прости. Он просто налился. Они у себя на факультете больше всего любят баррикады строить.

Мальцев все чего-то не понимал. Наконец дошло: ему набили морду. Так. Что же надо делать? А ничего… Ну и пусть. Мысль о том, что он получил по личности за то, чтобы были в этой стране колхозы, растянула губы. Попытался их удержать, но серьезность все равно ушла. Он расхохотался. Как давно этого не делал. С чудовищным облегчением. Хоть тут, с этим Франсуа, все было ясно. Когда Бриджит пачкала его кровью платок, чмокнул ее в руку. Все еще смеясь, сказал:

— Пора мне. Я пошел. Колхозы — это не для меня.

— Я провожу тебя.

Городской воздух, очистившись от шума дня, чем-то пах. Мальцев определил: сырой корой. Осмотрелся. Деревьев не было. Тогда он понял, что пахла мокрым лесом идущая рядом Бриджит. Он, было, открыл рот, но…

— Какая тишина, а? И ветер удивительно свежий. Так и кажется, что дома волнуются. Как в лесу деревья и трава.

У самого уха Мальцева будто яростно щелкнули пальцами… понимание творящегося сорвалось с места: „Я здесь… ты здесь… хорошо, что ты здесь, а я рядом“. Вот что происходило в воздухе, объединяющем их головы.