Те, что от дьявола

Игра в карты много значила для этих родовитых дворян, скроенных по образцу и подобию своих прадедов, могущественных сеньоров, и оставшихся не у дел, будто ослепшие старухи. Они играли как норманны, предки англичан, самые большие любители игры в мире, и выбрали для себя вист. Дальние родственники англичан, вдобавок пожившие в Англии эмигрантами во время революции, они полюбили вист за необходимое в нем чувство достоинства и молчаливую сосредоточенность — качества, без которых не обходилась и большая дипломатическая игра. Пустоту своих дней, похожую на бездонную пропасть, они заполняли вистом и играли в него каждый вечер после позднего обеда и до полуночи или часа ночи, что провинциалам казалось чуть ли не оргией. В вист играл и маркиз де Сен-Альбан, и партия с его участием всякий раз становилась событием. Маркиз занимал в этом обществе место феодального сеньора, остальные дворяне чувствовали себя его вассалами и окружали самым почтительным уважением, которое стоит нимба, если почитающие сами почтенны.

Маркиз великолепно играл в вист. Ему было уже семьдесят девять лет, и с кем он только не играл за свою жизнь! С Морепа, министром Людовика XV, с графом д’Артуа, игравшим в карты столь же искусно, как в мяч, с принцем де Полиньяком, епископом Луи де Роганом, с Калиостро, с немецким принцем де ла Липпе, с Фоксом, с виконтом Мелвилом, с Шериданом, с принцем Уэльским, с Талейраном и с самим чертом, когда, ни черта не имея, доходил до крайности в эмиграции. И разумеется, ему нужны были достойные партнеры. Обычно ему составляли партию англичане, из тех, что были приняты в лучших домах, и об этой партии говорили как об особом событии, называя ее вистом господина де Сен-Альбан, при дворе так говорили бы о висте его величества короля.

Однажды зеленые столы стояли в гостиной госпожи де Бомон, и все ждали некоего мистера Хартфорда, англичанина, которого пригласили составить партию великолепному маркизу. Англичанин был промышленником и устроил в Понт-оз-Арше хлопчатобумажную мануфактуру, одну из первых мануфактур в этих краях, столь не любящих новшеств; однако имейте в виду, что нововведениям в Нормандии препятствуют отнюдь не тупоумие, не невежество, а присущая всем нормандцам осторожность. Говоря между нами, нормандцы больше всего мне напоминают лису, о которой упоминает Монтень в одном из своих рассуждений: если уж нормандец встанет на лед, то можно быть уверенным, что река замерзла как следует и он может идти без опаски.

Что же касается нашего англичанина, господина Хартфорда — молодые люди звали его просто Хартфорд, хотя его седина свидетельствовала, что ему уже хорошо за пятьдесят, и я как сейчас вижу его коротко остриженную, отливающую серебром голову, словно на ней белая шелковая скуфейка, — так вот он был одним из любимцев маркиза. Ничего удивительного. В первую очередь он был игроком, и жизнь для него (воистину фантасмагория) обретала смысл только тогда, когда он держал в руках карты. Хартфорд любил повторять, что на свете есть только две радости: первая — выиграть, вторая — проиграть. Свой афоризм он позаимствовал у Шеридана, но никто не пенял ему за это, потому что из теории он превратил его в практику. Кроме пристрастия к игре (порок, за который маркиз де Сен-Альбан простил бы ему и самые суровые добродетели) господина Хартфорда отличали все достоинства, присущие фарисеям и протестантам, удобно умещающиеся в английском словце honorability [78], почему он и слыл безупречным джентльменом. Маркиз часто увозил его погостить на недельку в свой замок Ваньер, а в городе виделся с ним каждый день. Однако в этот вечер все, и маркиз в том числе, удивлялись тому, что всегда обязательный и точный иностранец опаздывает.

Стоял август. Открытые окна смотрели в чудный сад, каким можно полюбоваться только в провинции, и девушки, теснясь возле окон, выглядывали из них и тихонько переговаривались. Маркиз сидел за карточным столом, нахмурив седые мохнатые брови, упершись локтями в зеленое сукно. Положив подбородок на скрещенные и все еще красивые, несмотря на старость, руки, он недоумевал с величавым видом Людовика XIV, почему его заставляют ждать. Наконец слуга доложил о господине Хартфорде. Он появился, как всегда, в безупречном костюме, ослепительно белом белье, с кольцами на каждом пальце по моде, заведенной Булвер-Литтоном, с индийским фуляром в руке и ароматной пастилкой за щекой: он только что отобедал и избавлялся от запаха анчоусов, яблочной подливы к баранине и портвейна.

Но был он не один. Здороваясь с маркизом, он представил ему, защитившись от всех упреков, своего друга-шотландца господина Мармора де Каркоэла, лучшего игрока в вист во всех трех королевствах, который свалился ему как снег на голову во время обеда.