Те, что от дьявола

— Не раз я хотела рассказать свою историю, — заговорила она, помолчав, — но сюда поднимаются не за тем, чтобы слушать. Стоило мне начать, как меня прерывали или закрывали за собой дверь, — животные, насытившиеся тем, за чем приходили. Надо мной смеялись, меня оскорбляли, называя лгуньей или сумасшедшей. Мне никто не верил, но вы мне верите. Вы видели меня в Сен-Жан-де-Люз, увенчанной, будто короной, именем Сьерра-Леоне, в блеске счастья, гордости, величия, — на вершине жизни. Теперь я волочу это имя на подоле моего платья по мыслимой и немыслимой грязи, как когда-то лошадь волокла на хвосте герб обесчещенного рыцаря. Я ненавижу имя Сьерра-Леоне и ношу его только для того, чтобы позорить, потому что принадлежит оно самому знатному вельможе Испании, самому гордому из всех тех, кому позволено не снимать шляпы в присутствии его величества короля. Дон Кристобаль считает себя в десять раз знатнее, чем любой король! Что значат для герцога д’Аркос де Сьерра-Леоне самые прославленные дома и фамилии, которые властвовали над Испанией, — Транстамаре[147], Кастилия, Арагон, Габсбурги, Бурбоны?.. Его род гораздо древнее. Он — потомок первых готских королей[148] и через Брунгильду[149] в родстве с французскими Меровингами. Он гордится тем, что в его жилах течет только голубая кровь, которой во всех остальных старинных семействах, унижавших себя неравными браками, осталось по нескольку капель. Герцог герцогства Сьерра-Леоне и нескольких других герцогств не уронил себя браком со мной, ибо я из древнего и знатного рода, берущего свое начало в Италии, я — последняя из рода Турре-Кремата и достойна своего имени, которое означает «горящая башня», потому что горю в адском пламени. Великий инквизитор Торквемада[150] тоже принадлежал роду Турре-Кремата, но и он за всю свою жизнь причинил боли меньше, чем таится в моей проклятой груди… Турре-Кремата горды не меньше, чем Сьерра-Леоне. Разделившись на две ветви, обе равно знатные и славные, наш род на протяжении веков властвовал и в Италии, и в Испании. Когда в пятнадцатом веке один из Борджа стал папой Александром VI, его семейство, опьяненное успехом, поторопилось породниться со всеми королевскими домами Европы. Они объявили себя и нашей родней, но Турре-Кремата с презрением отвергли их притязания, и двое из нас поплатились жизнью за отвагу и высокомерие — говорят, Цезарь Борджа их отравил. Мой брак с герцогом был династическим. Ни с его стороны, ни с моей не предполагалось никаких чувств. Представительница дома Турре-Кремата заключила брачный союз с представителем дома Сьерра-Леоне, два знатных семейства объединили свои интересы. Что могло быть естественнее для меня, воспитанной в строгих правилах этикета старинных испанских домов, образцом которого служит Эскориал? Жесткий, всеобъемлющий этикет, он запрещал биться и сердцу, но оно оказалось сильнее тесного стального корсета. Мое сердце… полюбило дона Эштевана. До того, как я его встретила, мой брак оставался для меня серьезной и важной церемонией, каким издавна был в церемонной католической Испании, но теперь он остался таким лишь в нескольких родовитых семьях, особенно приверженных древним традициям. Герцог де Сьерра-Леоне, испанец из испанцев, не мог не дорожить стариной. Французы считают Испанию страной высокомерной, молчаливой, сумрачной и важной, таков и герцог де Сьерра-Леоне. Гордец из гордецов, он мог жить только на собственной земле и выбрал резиденцией старинный замок на границе с Португалией, не отступая и в жизни от феодальных порядков. Я жила подле него, деля с ним однообразную, лишенную всякого веселья, величавую и пышную жизнь, не видя никого, кроме духовника и своих камеристок. Более слабую душу истомила бы скука, но меня растили супругой испанского гранда, ею я и была. Исполнение религиозного долга — вот главная обязанность высокородных испанок, которую с должной тщательностью исполняла и я, ледяным бесстрастием походя на портреты прабабок, — затянутые в корсеты, в плоеных воротниках, они сурово и важно взирали со стен парадных залов замка Сьерра-Леоне. Во всем я была им под стать, безупречная, величественная супруга гранда, чью добродетель оберегает гордость надежнее, чем лев — источник. Одиночество не тяготило меня, я жила в безмятежном покое, которым веяло от горных вершин вокруг замка, и даже не подозревала, что гранитные твердыни могут обратиться в огнедышащие вулканы. Еще нерожденная, я пребывала в лимбе, и только взгляд мужчины вызвал меня к жизни и крестил огнем. Дон Эштеван, маркиз де Вашконселуш, португалец по происхождению и кузен герцога, приехал в Сьерра-Леоне. О существовании любви я знала только из мистических религиозных книг, но она упала с небес на мое сердце, как орел падает на ребенка, а тот бьется и кричит… Я тоже кричала, когда гордость нашего древнего рода возмутилась той властью, какую возымел дон Эштеван над моими чувствами. Я попросила герцога под любым предлогом и как можно скорее удалить кузена из замка… Сказала, что заметила в нем любовь ко мне, а эта неслыханная дерзость для меня оскорбительна. Дон Кристобаль ответил так же, как герцог де Гиз на предупреждение, что Генрих III убьет его. «Не осмелится…» — с высокомерной улыбкой уронил он. Нельзя пренебрегать гласом судьбы: его предупреждения имеют обыкновение свершаться. Герцог сам подтолкнул меня к дону Эштевану…