Те, что уходят

Завтра утром Коулмэн улетает в Венецию. Инес и Антонио летят вместе с ним. Коулмэн сказал, что ему нужно сменить обстановку, что ему хочется чего-то прекрасного и что Венеция — самое подходящее для этого место. Интересно, позвонит Коулмэн завтра утром сюда в отель, чтобы узнать, возвращался ли Рэй? Если ему ответят: «Да, мистер Гаррет здесь», — что он сделает? Повесит трубку? А если Коулмэн считает, что убил его, что он собирается сказать Инес? «Я расстался с Рэем у Номентаны»? «Мы взяли разные такси, и я не представляю, кто мог это сделать»? А может, Коулмэн и не говорил, что они ужинали вместе, или сказал, что ужинал с кем-то другим? И куда Коулмэн дел пистолет? Избавился от него сразу же, бросив с моста в Тибр?

Рэй сделал большой глоток виски. Нет, Коулмэн не будет звонить в отель — он попросту сочтет это ненужным. А если его о чем-то спросят, он солжет, и у него это хорошо получится. И разумеется, Коулмэн узнает, что он жив, хотя бы потому, что не будет никаких сообщений в газетах. А если он после всего случившегося уедет в Париж или Нью-Йорк, Коулмэн подумает, что он сбежал как последний трус, не захотев объясниться. Рэй понимал, что ему надо поехать в Венецию и что там ему предстоят разговоры и разбирательства.

Выпивка помогла — Рэй расслабился. Он смотрел на свой огромный чемодан, который лежал открытым на полке. На Мальорке он упаковался более чем тщательно, в кои-то веки не забыв ни запонок, ни блокнота для рисования, ни записной книжки. Остальные вещи — два чемодана и несколько коробок — он отправил в Париж. Почему именно в Париж, а не сразу в Нью-Йорк, он и сам не знал — ведь из Парижа он все равно отправил бы их в Нью-Йорк. На самом деле чемодан был собран не так уж и аккуратно, но, если учесть, при каких ужасных обстоятельствах он собирался на Мальорке, было даже удивительно, что он смог так хорошо упаковаться.

Коулмэн прибыл из Рима за день до похорон и оставался еще три дня. За эти-то три дня Рэй и успел упаковать вещи, и свои и Пэгги, уладил дела со счетами, написал кое-какие письма и договорился об отмене аренды со своим хозяином лордом Деккардом, находившимся на тот момент в Мадриде, так что вопрос пришлось решать по телефону. И все это время Коулмэн, пришибленный и молчаливый, бродил по дому, и уже тогда Рэй замечал, как поджимались от злости его и без того тонкие губы. Рэю вспомнилось, как однажды, зайдя в столовую, чтобы спросить о чем-то Коулмэна (Коулмэн отказался взять себе комнату и спал на софе в столовой), он увидел в руках у Коулмэна тяжелую тыквовидную керамическую лампу. Рэю на мгновение показалось, что Коулмэн собирается запустить ею в него, но тот поставил лампу на место. Рэй спросил Коулмэна, не хочет ли он съездить за сорок километров в Пальму проследить за отправкой своих вещей. Коулмэн сказал, что нет. На следующий день Коулмэн улетал из Пальмы обратно в Рим, к своей теперешней любовнице Инес. Рэй никогда не видел ее. Она пару раз звонила Коулмэну на Мальорку, и его вызывали на переговорный пункт, поскольку в доме не было телефона. У Коулмэна никогда не переводились женщины, и Рэй никак не мог понять, чем же он их так привлекает.

Рэй осторожно скользнул в постель, боясь растревожить раненую руку. Плохо, конечно, что Коулмэн будет не один, а в компании Инес и этого итальянца Антонио. Рэй никогда не видел его, но почему-то очень хорошо представлял себе — тощенький, слащавый юнец, аккуратно одетый, вечно без денег, живет на содержании у Инес, а возможно, когда-то и был ее бойфрендом. Сама Инес, должно быть, лет сорока с небольшим, возможно, вдова, обеспеченная, быть может, тоже художница, и наверняка плохая. Возможно, в Венеции ему и удастся поговорить с Коулмэном наедине, сказать ему откровенно, что он не знает, почему Пэгги покончила с собой. Если ему удастся заставить Коулмэна поверить в это и разубедить его в том, что он, Рэй, якобы что-то скрывает от него, тогда… И что тогда? Рэй понял, что устал и больше не хочет думать об этом.