Те десять лет

Что там говорить — это было замечательное путешествие. Непередаваемая игра красок на волнах и в небе, теплое солнце, красивые женщины, прекрасная кухня. С утра до вечера мы толкались по палубам, демонстрировали свою «непринужденность». А вечерами, когда гремел джаз и мы показывали наши «русские» «па» в танго и фокстротах, пароход, во всяком случае его женская половина, был на нашей стороне. Кингсбери Смит шутил: «Самое время поднять над кормой красный флаг». Он, по-видимому, не ожидал такой симпатии к советским людям.

— Ну как, братцы, — то и дело спрашивал Борис Полевой, непререкаемый глава нашей группы, — помните, кто надоумил плыть пароходом?

Идея действительно принадлежала Борису Николаевичу, и все искренне хвалили его.

Однако пришел час, когда Полевой перестал напоминать о том, кто был инициатором морского путешествия, — «Иль де Франс» врезался в шторм. Океанские волны стали похожими на цепи гор, покрытых шапками пенящихся снегов. Эти горы движутся, пакетбот вползает на вершину одной, второй, третьей, кажется, у него нет больше сил, он замирает, корпус судна начинает вибрировать, трещать, вылетают, как бабочки, и исчезают в пучине тяжеленные рамы палубных террас — все кончено, идем ко дну. Но нет, летим к подножию водяной горы, карабкаемся вверх, и так час за часом, кажется — вечность. «Пропади оно пропадом это морское путешествие, — думает каждый. — Уж лучше один раз упасть вместе с самолетом, чем так мучиться».

Никто из наших, к счастью, не страдает морской болезнью. При всем страхе очень хочется есть. Отправляемся на обед, держась друг за друга, валимся всей цепочкой на пол. Хорошо, если наклон совпадает с направлением нашего движения, тогда акробатический номер проходит быстрее — мы просто все вместе съезжаем к входу в ресторан. Там пусто, ни одного человека. Официанты таращат испуганные глаза: «Эти русские все-таки пришли». Повара готовят пищу и чем-то нас кормят. Бармен приносит бутылки с красным кьянти, и мы учим его одним ударом выбивать пробку.

Наконец, пакетбот вышел к мелководью, шторм стих, и к бортам «Иль де Франс» «прилепились» катера иммиграционных и таможенных служб. Чиновники тащат пассажиров в глубь парохода заполнять анкеты, бланки. Операция занимает немало времени, и мы так и не увидели статую Свободы, встречающую гостей Старого Света.

Не взглянули мы на прощанье и на наше доблестное судно. Прямо из его чрева прошли в таможенный зал Нью-Йоркского морского порта. Шторм забыт, хотя само путешествие осталось в памяти. Доведись мне вновь направиться в Америку, я бы, пожалуй, не отказался от морского пути. Виктор Полторацкий, представлявший в нашей группе «Известия», прочитал как-то немудреный стишок:

Пускай опять приснится мне
И эта чайка на волне,
И этот синий небосвод,
И этот белый пароход.
И за кормой волнистый след
Пускай мне снится много лет.

Несмотря на статус «частных лиц», мы сразу попали под строгий контроль трех субъектов, которые представились сотрудниками госдепартамента и намерены были сопровождать советских журналистов повсюду, дабы мы не свернули с маршрута и не «заскочили» в какой-нибудь «закрытый город». Василий Васильевич Кузнецов, с которым я встречался в Китае два года назад, исполнял в Нью-Йорке обязанности Постоянного представителя СССР в ООН. Он посоветовал не обострять отношений с хозяевами: «Американцы приняли решение, и теперь ничего не поделаешь. Отправляйтесь, куда они намечают, присутствие этой троицы неизбежно, отрядите их заказывать гостиницы, автомобили. Ну и не забывайте, кто они такие».

Дважды — по северной, а затем южной параллелям — пересекла наша группа американскую землю. В пятнадцати городах мы останавливались, десятки проехали. Нью-Йорк — Сан Франциско и обратно уже через Лос-Анджелес, Феникс, Нешвилл, другие города и городки к Вашингтону. Каждый мог сказать себе, что набирает все больше штрихов к портрету страны и ее народа и что каждое маленькое открытие избавляет от стереотипов и поверхностных суждений. Через пару недель Борис Полевой едва успевал удовлетворять «заказы» на советских журналистов — они шли отовсюду: от крупных промышленных дельцов, миллионеров, различных общественных организаций, от наших друзей, которых в Америке оказалось немало, да и просто от любопытствующей публики — как не поглядеть на живого русского.

Не обходилось без курьезов разного рода, давала себя знать психологическая несовместимость членов нашей группы, но дело было молодое, обходилось без драм. Вскоре все привыкли к кровоточащим кускам стейков (бифштексов) — главного мясного блюда в американском рационе тех лет (как известно, теперь американцы нажимают на растительную пищу), пили «пепси» и «кока-колу», забыв о второй «политической» сущности данных напитков, поняли, что мощная струя воды в ванной лишает сопровождающих — возможности проникнуть в «тайну» наших вечерних разговоров.