Те, кого называли богами. Эскиды (СИ)

   - Тем не менее, я все еще жив, - спокойно возразил он. - Кроме того, я был на тот момент слишком ослаблен...

   Перун глубоко вздохнул, сдерживая эмоции. Сейчас было не время и не место для конфликта. Письмо, переданное им Дашубе, содержало не только приглашение, но и тревожные вести об очередном пробуждении Леесы. Именно это послание, набросанное на небольшом листке бумаги Индрой лично, и изъял кайсар перед собором, намереваясь незаметно передать его брату наедине. В нынешней ситуации было слишком опасно разглашать ее содержание. Особенно при Хорсе. Индра писал, что в этот раз у нее обнаружили руну для управления чужим велином. Более того, девушка отлучалась из дома на продолжительное время и вернулась чрезвычайно взбудораженная. Это было совсем худо. Необходимость выяснить личность предателя перевешивала любые предрассудки. Надо отправляться на Ки'ко. Да, Кадора вновь справилась, но сколько раз еще она успеет предотвратить катастрофу? Эта игра на лезвии ножа становилась все опаснее. Кайсар внимательно посмотрел на юношу и обратился к Семарглу:

   - Прошу тебя, будь с Даной. До тех пор пока угроза не минет. Варкула перешел из ожидания к нападению. В опасности каждый из вас, а значит все мы! За тебя, Лиалин, будет отвечать твой брат Ириган. Ему уже сообщили. Как только окрепнешь, переедешь к нему, а до тех пор не покидай Березани.

   Лиалин чуть заметно кивнул головой. Ему и у Эделя жилось неплохо, брат словно пытался загладить одному лишь ему понятную вину. Но Ириган... Брата он любил очень, хоть тот последнее время и стал слишком замкнутым. Возможно, это их шанс вновь все вернуть. Перун тем временем продолжил:

   - Брат мой, Дашуба, ты великий воин, но лучше, если с Хорсом вы будете вместе, - дождавшись от обоих согласия кайсар, наконец, обернулся к своему бывшему учителю: - Ютра... Переедешь ли в мой дворец?

   Хранитель Хранителей поднял на него невеселый взгляд:

   - Это большая честь, но в настоящей момент мне лучше остаться с Живой.

   Перун возражать не стал. Ютра был много старше его, и кайсар почитал его как отца родного. С Живой, значит, с Живой.

   На этом собор был окончен. И хоть оставалось еще немало тем для обсуждения, однако принимать решения по ним в присутствии Лиалина не представлялось возможным.

   Белое светило Березани садилось за малиновый горизонт. Совет закончился более чем неожиданно. Ни один из важных вопросов не был обсужден. Повелители, погруженные в собственные невеселые мысли, разошлись по своим владениям. Разве что Живу вызвался проводить Ютра. Лиалин... Какая неоднозначная фигура на поле судьбы... Слишком неоднозначная. Нет, совесть не мучила Сияющего. Чтобы не сделали они в прошлом, все это было во имя будущего. И предложи кто-нибудь ему вернуться к началу, он бы отказался не думая, считая свои поступки правильными. Дашуба взглянул на друга, лениво развалившегося на жесткой кровати.

   - Ты действительно думаешь, что мне стоит принять приглашение Индры?

   Хорс со вздохом сел и встряхнул головой, обдав свое недавнее ложе сверкающими брызгами:

   - Помнишь наш недавний разговор? Я говорил, что ты еще понадобишься своему народу как Кайсар, но ты не желал слушать. Чего добился ты, удалившись в свои чертоги?

   - Я столько сил положил на то, чтобы прекратить этот глупый раздор... Но меня не слышали. Не желали слушать! Чего же Индра хочет теперь, когда я совсем отошел от дел? - Дашуба устало потер лоб и рывком распахнул окно. В комнату ворвался свежий воздух, дышащий грустью и прохладой. Повелитель с силой оперся на подоконник, подставляя сумеречному ветру свое юное и одновременно старческое лицо.

   - Никому не нужны советчики, их и так хватает. Наш кайсар - Перун. Сильный и властный. Но ты - другое дело. Ты - Правитель. И твое оружие не сила, а слово. По моему мнению, в этом причина того, что приглашение адресовано тебе, а не Перуну.

   Повелители умолкли, слушая пересвист ночных птиц. Каждый думал о своем. О былом могуществе некогда единого народа, об алчности, о тщетных усилиях прекратить войну. О жене, оставшейся далеко в прошлом, о друге, чья судьба тревожила больше, чем судьба всего народа...