Те, кто до нас

На пороге стоял Николай Евлампиевич. Он был явно не в себе, глаза бегали, от предложения переступить порог решительно отказался и вызвал бабушку.

Она вернулась минут через десять совершенно смятенная, что-то зашептала маме. Та сперва засмеялась, потом прослезилась.

Отец лежал в майке и галифе на кровати, отдыхал после еды, шуршал газетой, спросил из-за нее:

— Ну, чего вы там шепчетесь?

— Ой, — сказала мама, и бабушка попыталась ее остановить:

— Не надо, он же просил!

— Надо — не надо, — недовольно, но не без любопытства проворчал отец. — Что там у вас?

— Да выиграл-то, — сказала мама, — деньги-то большие, знаешь кто? Наш ухогорлонос! И не знает, что с ними делать!

Отец швырнул газету, даже смял ее, вскакивая и смеясь.

— Везет же дуракам!

Но тут встала бабушка и, придвинувшись к отцу, к самому дорогому человеку, который вот прошел всю войну и вернулся живым и здоровым, чтобы защитить нас, проговорила очень серьезно и небывало для нее строго:

— Нет, не везет! Это перед ним Бог извиняется!

Тот вечер выдался неспокойным в нашем доме, потому что бабушка рассказывала историю доктора Россихина, а отец ее то подначивал, то подтрунивал: фронтовик, он считал, что имеет на это право.

Она говорила про эвакуированных женщин, которые наседали на доктора, вместо того чтобы его благодарить, а отец отвечал, что война и ничего страшного; она продолжала, как кончились у него дрова, и он сидел в холодном доме, а отец спрашивал ее, можно ли это сравнить с солдатом, который лежит в промерзшей земле и при этом ухитряется не заболеть; она говорила про туберкулез и смерть Елены Павловны, про рояль, до продажи которого дошло дело и даже до продажи дома, и отец от всего отмахивался, будто от комаров: да что это за беды такие? Везде так, всюду гибнут люди, а в блокаду было как? Но когда бабушка дошла до сына доктора, отец разошелся.

— Да их всех, кто в плен сдался, надо к стенке ставить. Приказ особый был!

Не знаю, почему, но мне не нравился отцовский крик. Ведь он не знал Женю, Елену Павловну, два раза всего-то видел Николая Евлампиевича, и зря он так по-злому кричит на бабушку.

Вот она и заплакала. И даже как-то по-особенному заплакала — слезы катились из открытых глаз, а она не моргала. Будто увидела что-то страшное.

А спор оборвал я. Глупыми, в общем, словами. Я сказал, стараясь примирить отца с бабушкиным рассказом, отцовскую войну и доктора Николая Евлампиевича, которому вдруг так повезло.

— Папа, — сказал я жарко, — да не нужны нам эти двадцать пять тысяч! Бог с ними!

Отец осекся. Посмотрел на меня с удивлением и спросил:

— Да я разве про них?

24

Все случилось очень быстро.

Николай Евлампиевич зашел к нам, потом получил свой выигрыш и принес его домой. Позже выяснилось, что в сберкассе доктора уговаривали оставить деньги там, на книжке, а не уносить целую сумку бумажек, но он зачем-то уперся.

А ночью неизвестные воры неслышно сломали стекло в окне на первом этаже, вошли в дом и забрали деньги, наставив на доктора пистолет.

И доктор сошел с ума.

Даже бабушка не знала, как это точно произошло.

И я подумал, что он, может, даже возненавидел откуда-то свалившиеся деньги. Ведь они больше не были ему нужны. Елена Павловна умерла, Жени не стало, а ему — зачем? И он мучался, смиряясь с этой непрошенной удачей. Но смирился ли? Наверное, не успел. Конечно, не успел. Вот ведь как вышло: сначала страшная, тоскливая беда, а потом чей-то безжалостный за все денежный расчет, который вовсе никакая не радость, а дальше простое продолжение беды, похожее на унижение. Да оно и есть унижение.

Будто кто-то хотел безжалостно добить доктора. И добил. Оказывается, человека ломает не только другой человек. А нечто еще и безымянное. Судьба.

Бабушка рассказала, что ночью в темном доме, как говорили соседи из ближних к доктору дворов, вдруг заиграл рояль.

В окнах — ни огонька, а музыка играет. И от этого становилось так жутко, что никто не решился подойти к дому и постучать в дверь или в окно.

Наутро дверь обнаружили распахнутой, а дом пустым. Потом прохожие увидели высокого пожилого человека, который, усмехаясь в обвисшие усы, шел прямо посередине дороги в одних кальсонах и белой нижней рубахе.

Его забрали сперва в милицию, потом в больницу, а там уж признали в нем известного доктора, специалиста по уху, горлу, носу.

Вот и вся история моего Тараканища.

25

Нет, не вся.

Николая Евлампиевича Россихина я помню и жалею. Время от времени он является ко мне во сне, посверкивая своим пенсне, что-то говорит, но я никак не могу расслышать — что именно. Может, спрашивает о бабочках, что с ними?

О, не беспокойтесь, доктор, они не пропали. Моя милая бабушка, ваша и наша заботница, укрыла их в пустом дровянике, в углу вашего двора, а позже заставила принять их в краеведческий музей.