Те, кто любит. Книги 1-7

Абигейл извинилась перед бабушкой и ушла, чтобы быть рядом с дедом, когда придет Джон Адамс. Он явился в библиотеку, одетый в алый чесучовый жилет поверх белой сорочки с оборками на воротнике и манжетах. Его светлые бриджи в обтяжку спускались ниже колен, а белые шелковые чулки блестели, подобно серебряным пряжкам на его туфлях. Его ноги были удивительно длинными и красивой формы. Очевидно, он приобрел такое одеяние для новогодней встречи. Его глаза блестели в предвкушении празднеств. Дедушка Абигейл поднялся из своего кресла.

— Джон Адамс! Приветствую вас в моем доме. Ваше лицо напоминает мне о тех годах, когда двадцать лет назад я потерпел поражение в борьбе за командование милицией. Ваш добрый отец, лейтенант Адамс, отказался служить под началом Джозефа Гуча, выгнавшего меня, и таким образом помог мне быть переизбранным на пост командующего.

Абигейл села на скамеечку у ног своего деда, а в это время присутствующие мужчины, известные в семействе Куинси под кличкой Лояльные Дикобразы, затеяли спор о последних попытках Англии держать под своим контролем торговлю колонии. Абигейл нравились политические дискуссии. С ранних лет она с удовольствием прислушивалась к ним.

— Нэбби, я всегда утверждал, что мужчина — политическое животное. Может быть, и женщина тоже?

— Дедушка, ты знаешь, что слово «мужчина» обозначает вообще человек, а это понятие включает и женщин. Я всегда верила в это, хотя мама утверждала обратное. Она говорит: мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина, и они не должны вмешиваться в сферу деятельности друг друга.

— У твоей матери есть склонность обобщать. Но жизнь не состоит из серии жестких альтернатив: хороших и плохих, правильных и ошибочных. Нет ни сугубо мужского, ни сугубо женского мира. Они соприкасаются, переплетаются. Ее советы были, как правило, верны. Разве это лишало ее женственности?

К часу дня все, что стояло на длинном столе: мясо индейки и ветчина, оленина и говядина, консервированные фрукты, сливовый пудинг с подливой на коньяке, яблочный сидр и смесь вина с молоком, — было съедено гостями. Ричард и Мэри, Абигейл и Джон Адамс потихоньку ускользнули в сарай, где их ждали сани с упряжкой, нанятые Адамсом. Впереди сели Мэри и Ричард. Абигейл завернули в полость с ног до головы.

— Я обещал твоему отцу, что не простужу вас.

— Вы всегда так предупредительны?

— Всегда, когда это доставляет удовольствие. Мне не нравится та часть пуританского учения, которая гласит, что человек более всего счастлив, когда несчастен.

— Но однажды вы признались, что обладаете способностью делать себя несчастным.

— Сегодня, мисс Абигейл, я еретик, жаждущий мирских удовольствий. Я ждал этого момента с тех пор, как принес присягу в Верховном суде Бостона и открыл свою первую контору в доме, доставшемся мне от отца.

Она заметила в его голосе волнение и горделивую нотку.

От дома Куинси до Брейнтри поездка была короткой, всего пара миль. Они остановились перед домом семейства Адамс, завещанным Джону. Другой дом занимали его мать и два младших брата. Абигейл знала эти два дома, в народе их называли «ящиками для соли». Затененные развесистыми вязами и дубами, они стояли под углом друг к другу на расстоянии нескольких метров у подножия Пенн-Хилла на дороге от Уэймаута к Бостону.

Джон открыл новую покрашенную дверь, а Ричард отвел лошадей в стойло. Молодые женщины вошли в дом.

— Ой, как красиво! — воскликнула Абигейл.

— Я надеялся, что вы так и подумаете, — тихо сказал Джон. — Я врезал новую дверь, чтобы клиенты могли приходить и уходить, не тревожа домочадцев.

Мэри прошла через контору в гостиную, Ричард присоединился к ней. Абигейл оставалась в конторе с Джоном, прислонившимся к двери, которую он запер за собой. Он смотрел на нее, не отрываясь. На какой-то момент ее внимание было поглощено помещением конторы, показавшимся ей единым и цельным. Она чувствовала, что эта большая комната с невысокими потолками, которой уже целый век, с побеленными стенами, старыми балками, тяжелыми дверьми и отциклеванным полом из планок произвольной длины, с глубоким кирпичным, хорошо очищенным камином отражает надежность и безупречность восстановившего ее человека. Это была, вне всякого сомнения, рабочая комната, письменный стол и приставка к нему были завалены памфлетами, газетами и листами бумаги, исписанными аккуратным почерком Джона Адамса.

— В старом доме, пока не сделали пристройку, это была кухня, — объяснил он, когда Абигейл встала перед камином.