— Отец говорит, что это началось с момента приезда поселенцев. Многие годы они приглядывались к личной жизни других, чтобы удостовериться в «спасении» человека, прежде чем принять его в свою конгрегацию. Когда пуритане «собирались» и заключали договор с Господом Богом, они обещали раскрывать малейший грех в своем сознании… и в сознании других. Отец говорит, что наши предки, благослови или покарай их, любили подглядывать, вмешиваться в чужие дела, шпионить и доносить. Когда образовывались первые конгрегации, они нуждались в «семи столпах» для основания церкви, и семь человек должны были выдержать публичный допрос, неведомый даже испанской инквизиции. Они утверждали, что небеса были их землей обетованной, и они создали в каждой крошечной общине, Бог свидетель, независимую республику. «Открывая другим свое духовное состояние», они сотворили особый вид конгрегационистского ада, до которого не додумались другие вероисповедания. Мой отец прилагал большие усилия, чтобы положить конец злокозненным слухам и вторжению в личную жизнь. Он говорил: «Живите в мире с соседом либо найдите себе другого проповедника». Поэтому жители Уэймаута реже обращаются в суд.
— Я не гонюсь за деньгами. Но если я не возьму дело, его возьмет кто-то другой. Посмотри на кошелек с золотыми монетами — это наследство нашего сына. — Он добавил смиренно: — Я отнесу их на чердак.
Над пристройкой было помещение с лестницей, о которой никто не знал и которая вела на потайной чердак. Из кирпичной трубы камина свободно вынимались два кирпича. Внутри было пространство, которое они называли особым банком Адамса. Сюда Джон прятал заработанные деньги за исключением той части, которая оставалась Абигейл на домашние расходы.
Он зарезал корову, проредил и обрезал ореховые деревья и дубы: чтобы открыть доступ солнцу и воздуху, срубил несколько стоявших не на месте елей, закрывавших вид на ручей. Вечерами в гостиной перед камином Джон читал вслух «Политические речи» Юма, в дождливые дни работал над очерком «Кого следует считать лучшими людьми?», представлявшим собой ответ Джонатану Сиуоллу, который под псевдонимом Филантроп публиковал в «Бостон пост» серию статей на тему, каким великим был для Массачусетса губернатор Бернард.
Роды вновь оказались легкими. Лежа на жесткой койке в родильной комнате, Абигейл благодарила Бога за выпавшую на ее долю удачу, а также за прекрасного сына, тощего, красного, телосложением похожего на сосиску. Джон был вне себя от радости. Он забросал ее подарками: цветами, кружевным платком, кольцом, тканью для платья.
Спустя два дня после рождения мальчика в Маунт-Уолластоне умер ее дед полковник Джон Куинси. Ей разрешили не присутствовать на похоронах. Возвратившись, Джон сказал:
— Мы подумали, что тебе захочется назвать мальчика в честь полковника.
Она вытерла слезы и ответила с улыбкой:
— Джон Куинси Адамс. Да, мне нравится это имя. Дедушка Куинси был хорошим человеком. Память о нем сохранится, если наш сын будет носить его имя.
За радостью, вызванной тем, что она подарила мужу сына, последовало новое — чувство гордости. Абигейл хотела родить сына, но не была уверена, что ей повезет. Она понимала, что интуитивно найдет ответы на все вопросы дочери. Иметь дело с дочерью — своего рода продолжение игры в куклы: одевания в красивые платья, завязывания лент на прическе. Дочь была продолжением ее собственной знакомой жизни, сын приносил новое испытание.
Абигейл была уверена, что он вырастет крепким мужчиной. Ей хотелось иметь больше мужской силы в доме и семье, даже если потребуется время для ее проявления. Она не станет облачать сына в изысканные одежды, предоставит ему свободу на ферме, пусть научится охотиться и ловить рыбу с отцом. Нэб будет оставаться дома, помогать в домашних делах и заниматься воспитанием малышей. Джонни же должен покидать пределы дома, быть независимым, с детства принять ответственность мужчины. Даже в возрасте нескольких недель он выглядел как мужчина, и ее любовь, не большая, чем к Нэб, была иной, более волнующей. Она ощущала, что, возможно, самое важное для женщины, имеющей сына, любить своего мужа. В таком случае мальчик получает возможность стать мужчиной сам по себе, таким же независимым, как отец.
Ухаживая за Джонни, она была озадачена тем, что когда-то боялась этого.
Расписание поездок Джона на оставшуюся часть года было определено в июле — Плимут, август зарезервирован для Суффолкского Верховного суда в Бостоне, в сентябре он должен присутствовать на заседаниях судов Уорчестера и Бристоля, в октябре — вновь в районах к северу от Плимута, затем — обратно в Кембридж, в ноябре — Чарлзтаун, на родине ее отца, в декабре — Барнстейбл и в третий раз — Плимут.