Те, кто охотится в ночи

– Звучит достаточно гнусно, не правда ли? Но притупление чувств, утрата вечной настороженности – это смерть для вампира, которого так легко сжечь солнечным светом. Мы, наверное, омерзительны вам?

– Совершенно верно, – спокойно ответил Эшер. – Это для вас существенно?

Она опустила глаза, разглядывая жемчужины перстня.

– Если бы это было существенно, я бы давно умерла. – Другая бы женщина пожала плечами перед тем, как снова взглянуть на него. – Конечно, к тому времени, когда Чарльз и я стали тем, что мы есть, Райса уже не было на свете. Он обитал в усыпальнице Сент-Джайлза, охотясь ночью в порту. А деньги зарабатывал, играя в тавернах Истчипа и Стил-Ярда, – ганзейские купцы его любили. Дон Симон рассказывал, ему достаточно было взять в руки лютню – и люди плакали. Маленький седой старик в старинных одеждах, проворный, как хрупкий паучок, – так его описывал дон Симон. Во времена старого короля Джеймса вампиров преследовали особенно яростно, а те, что уцелели, погибли потом при пожаре Лондона – все, кроме Гриппена и дона Симона. Одному богу известно, где им тогда посчастливилось найти укрытие.

– Вы застали эти времена еще живой? – Для Эшера это была древняя история – что падение Рима, что пламя, пожравшее Лондон в 1666 году.

– Да, – сказала она. – Я помню себя маленькой девочкой, стоящей на Харроу-Хилл; дымный рассвет, а город внизу – как ковер из пламени; ветер веет жаром в лицо. В те дни было ветрено. Ветрено, жарко и сухо… Помню, как воздух потрескивал в моих волосах, и я боялась, что огонь охватит всю землю. – Она качнула головой, как бы удивляясь детской наивности. – Говорили, что некоторые строения взрывались от жара, как бомбы, а по сточным канавам тек свинец расплавившихся церковных кровель. Потом, спустя многие годы… когда я стала тем, что я есть, мы впервые встретились с Исидро. Его лицо еще было покрыто шрамами, и руки тоже.

– А Гриппен?

Ее губы слегка покривились. – Лайонел сотворил многих после пожара, – сказала она. – Чарльз был далеко не первым. Он нуждался в деньгах, нуждался в протекции…

– В протекции?

Ее голос был нарочито бесцветным. – Вражда шла всегда. Весь его выводок погиб в огне. Несколько лет я считала Чарльза мертвым. – Она чуть тряхнула головой, словно откладывая в сторону старое, случайно найденное письмо; свет лампы янтарно мерцал в ее глазах. – Но ведь вам нужны не такие сведения.

– Мне нужны любые сведения о вампирах, – негромко сказал Эшер. – Кто вы такие, что вы такое, чем вы занимаетесь, чего хотите… Вы ведь сама охотница, леди Фаррен. Вы знаете, что сначала нужно увидеть узор в целом, а потом уже смотреть, что в нем не так.

– Это довольно опасно, – начала она, и Эшер почувствовал злость.

– Исидро не оставил мне иного выхода!

Он стоял прямо перед ней на малом островке света, прилегавшем к резному мрамору огромного камина. Выражение ее лица не изменилось, но Эшер видел, как что-то дрогнуло в глубине светло-карих глаз. В следующий момент ее рука схватила его за локоть и рванула к камину. Теряя равновесие, он все же успел заметить возникшую из полумрака массивную тень и сверкнувшие алым огнем глаза.

– Гриппен, нет!.. – вскрикнула Антея, и в тот же миг Эшер ударил, пытаясь отбить в сторону чудовищную руку, тянущуюся к его горлу. Удар пришелся как по дереву, но Эшера отбросило, и- мощная волосатая пятерня Гриппена ухватила его не за горло, а за рукав возле плеча.

Эшер крутнулся, пытаясь вывернуться из одежды. Гриппен был массивен – одного роста с Эшером, но широк, как дверь. Грязные черные волосы падали на глаза; лицо, розовое от свежевыпитой крови, покрыто старыми шрамами. Неуловимым движением он сгреб в горсть лацканы, и Эшер оказался пойман собственным пиджаком. Мысленная хватка вампира, казалось, сейчас раздавит мозг, и Эшер боролся с ней, боролся, как тогда в поезде против Исидро. Изогнувшись, он попытался обеими руками отогнуть хотя бы один палец. С тем же успехом он мог разжимать пальцы статуи.

Антея тоже схватила Гриппена за кисти, пытаясь освободить Эшера. «Не смей!..» – услышал он ее крик. Затем чудовищная рука сорвала с него воротник, и Эшер успел подумать со странной отрешенностью: «А теперь маленький эксперимент, касающийся некоторых положений фольклора…»

– Божья смерть! – Рука Гриппена отдернулась от серебряной цепи, смрад крови на выдохе вызвал тошноту. Взбешенный вампир отшвырнул Эшера, и тот влепился в стену, как тряпичная кукла. Все равно что врезаться в стену на мотоцикле. Сползая по стене, он все же успел отметить, что архаичность речи у Гриппена выражена куда сильнее, чем у Исидро.

– Я тебе покажу серебро, сукин ты сын! – ревел вампир.