Те, кто охотится в ночи

Эшер, идя рядом с ней, рассеянным взглядом окидывал коричневатые пространства газонов и кусты по обеим сторонам дорожки. Гуляющих было мало. Ночью был дождь и, кажется, собирался снова. Несколько одетых в черное нянюшек, поглядывая на наползающие тучи, торопили своих питомцев. Другой публики видно не было.

– Исидро тоже не понимает, – сказал Эшер. – И все-таки он заподозрил, что убийцу надо искать не среди людей. Вот почему он нанял человека, причем такого, кто бы мог во все это поверить и действовать достаточно самостоятельно. Вот почему он сразу сказал мне, кто он такой, хотя все вампиры были против этого. Думаю, что и некоторые другие вампиры могли заподозрить то же самое. Ни один человек не сможет выследить вампира

– он его просто не увидит, во всяком случае, не сможет удержать в поле зрения. – Ты же смог, – возразила она. Эшер покачал головой.

– Необученного птенца. – Его взгляд пробежал вдоль деревьев; как Забияку Джо Дэвиса, его теперь пугали тени, шорохи, движения травы…

– Забияка Джо Дэвис так и не появился?

– Нет. Мы с Исидро ждали его до рассвета. Конечно, он мог заметить его и улизнуть, но я в этом сомневаюсь. Полагаю, укрытие Кальвара находилось где-нибудь в Ламбете; хорошо бы просмотреть список проданных домов, начиная с февраля, – в это время Кальвар прибыл сюда из Парижа. Если он пытался утвердиться в Лондоне (а он собирался это сделать, коль скоро начал творить собственных птенцов), то должен был начать с приобретения недвижимости.

Некоторое время они шли в молчании; ветер играл шарфом Эшера и полами пальто Лидии.

Она кивнула.

– Интересно, все ли вампиры засыпают в одно и то же время. Я имею в виду – впадают в глубокий сон. То, что они были сожжены солнечным светом из окон, еще не означает, что окна были открыты именно днем.

– Я полагаю, если убийца вампир, действующий рано утром или поздно вечером, – сказал Эшер, – то ему необходимо хотя бы полчаса, чтобы потом добраться до укрытия. Эта версия сразу бы решила множество вопросов: например, почему убийца верил в вампиров еще до того, как начал их уничтожать.

– Во всех книгах вампира убивают колом в сердце, – задумчиво заметила Лидия. – Голова Лотты была отрублена. Если это было сделано до восхода, то почему она не проснулась, когда сняли крышку гроба? Ты уверен, что мне нельзя залезть к тебе в карман?

– Абсолютно уверен, – сказал Эшер, и сам борясь с желанием пойти с ней совсем рядом или взять за руку. – Все за то, что убийца – вампир, и все же рисковать не стоит даже при свете дня…

Она посмотрела на него жалобно сквозь школярские очки.

– Я могу притвориться воришкой. Или я споткнусь, а ты меня поддержишь. Или упаду в обморок. – Она драматически поднесла руку в перчатке к брови.

– Я чувствую, мне уже дурно…

– Нет, – твердо сказал Эшер и усмехнулся.

Она нахмурилась и сунула руки в муфту.

– Очень хорошо, но когда в следующий раз дядя Амброуз снова заведет о Платоне и платонических отношениях, я ему скажу пару слов… Неудивительно, что дон Симон не очень-то озабочен твоим возможным союзом с убийцей. Ты еще не отказался от этого плана?

– Не знаю, – сказал Эшер. – Всякое может случиться. Однако тот факт, что он – или она – их убивает, еще ни о чем не говорит. Может, он и меня убил бы с той же готовностью, подвернись такая возможность.

«Или тебя», – добавил он про себя. Оба шли, не приближаясь друг к другу, и Эшер невольно вспомнил героиню известной легенды, отделенную от героя обнаженным мечом.

Сырая дорожка слегка поскрипывала под их шагами. На серой лужайке залаял пес; звук далеко разносился в холодном воздухе.

– Ты не знаешь, сколько требуется солнечного света, чтобы разрушить их плоть?

Эшер покачал головой.

– Я вчера спрашивал Исидро. Честно говоря, он меня удивил. Сам он попал под солнечные лучи утром второго дня после большого лондонского пожара в 1666 году. Он говорит, что тончайший серый утренний свет (до восхода) сжег ему лицо и руки, как если бы он сунул их в топку. И более того – грудь, часть ног сквозь одежду были поражены точно так же. Согласно леди Эрнчестер, шрамы у него не сходили около пятидесяти лет.

– Но однако сошли, – задумчиво пробормотала Лидия. – Итак, плоть вампиров регенерируется…

Напряженно о чем-то размышляя, она смотрела в серо-белое утреннее небо.

– Сам он при мне употребил слово «псевдоплоть», – сказал Эшер.

– Интересно. – Она отцепила длинную прядь, запутавшуюся в кружеве воротника. Эшер, чтобы избежать соблазна в чем-либо помочь ей, держал руки в карманах. – Дело в том, что я получила от Эвелайна локон Лотты. Я взглянула на него и на позвонок в мой микроскоп, и они выглядят… Словом, хотелось бы посмотреть на них при большем увеличении. Кость сильно повреждена, зато волосы… Все это надо исследовать на субклеточном уровне, и обязательно кровь.

«Всенепременно», – подумал Эшер. Сам он воспринимал вампиров скорее с лингвистической и исторической точки зрения – в те минуты, конечно, когда они не собирались перервать ему горло. Для Лидии вампиризм был прежде всего медицинским феноменом.