Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель

Эшер вздернул бровь и осветил потайным фонарем Исидро низкие каменные своды. Затененные ниши таили в себе гробы, арки проходов были украшены резьбой. Хайгэйтское кладбище было не столько древним, сколько модным: место в нише стоило не менее сотни гиней, а в отдельные склепы с узкими ведущими вниз лесенками по сторонам тройного ряда псевдо-египетских мавзолеев попасть было не легче, чем в усыпальницы некоторых городских церквей.

— А что это означает — быть хорошим вампиром?

Казалось, Исидро не услышал вопроса. Секунду испанец стоял неподвижно в тени ниши; лицо его, обрамленное длинными бесцветными волосами, было непроницаемо. Затем он проговорил медленно:

— Склад ума, как мне кажется. Вы должны понимать, Джеймс, что суть бытия вампиров — это жажда жизни, нежелание умирать. Тот, в ком нет этой обжигающей жажды, этой воли, просто не выдержит… процесса… в течение которого живущий становится неумершим. А если даже и выдержит, то надолго его не хватит. Быть хорошим вампиром — значит быть осторожным, быть все время начеку, применять все физические и психические возможности вампиров, словом, поддерживать то пламя, что питается радостью бытия… Лотта при всей ее вульгарности (а она доходила в этом до смешного) привлекала именно жаждой жизни. Даже я это чувствовал. Наше существование было для нее пиршеством.

Желтый свет фонаря скользнул по гранитным ступеням, ведущим наверх, в мрачную аллею, где и днем-то всегда царил зеленоватый сумрак, блеснул на металлической облицовке двери. Еще входя сюда, Эшер обратил внимание, что пыль и коричневая палая листва лежат на пороге не так густо, как везде; обратил он внимание и на неприметную тропинку, ведущую вправо от склепа, — путь, которым по ночам уходила и возвращалась Лотта и по которому ее, надо полагать, в итоге выследили.

— Я так понимаю, что вы знали ее еще в те времена, когда она была живой?

— Нет. — Вампир скрестил руки на груди, почти что не смяв при этом складки своего шотландского плаща.

Когда они покидали вагон на Паддингтонской платформе, Эшер заметил в свете газового фонаря, что меловое лицо Исидро порозовело, стало почти человеческим. «Видимо, — с оттенком черного юмора подумал Эшер, — поужинал в поезде». О себе он так сказать не мог. Поэтому, пока Исидро нанимал кэб, он купил у старичка лоточника пирог с мясом и, вновь испытав острое чувство нереальности происходящего, закусил прямо в экипаже в компании сидящего рядом вампира. Исидро предложил сразу возместить стоимость покупки, но Эшер попросил просто внести эту сумму в счет.

— Так, стало быть, это не вы сделали ее вампиром?

Либо он уже привык к скупой мимике Исидро, либо испанец все-таки относился к убиенной вампирше с некоторым презрением.

— Нет.

— Тогда кто?

— Один из лондонских вампиров.

— Помнится, вы собирались снабдить меня некоторой информацией, — заметил Эшер, поворачиваясь к Исидро.

— Вам совершенно незачем знать, ни кто мы такие, ни где нас искать. Чем меньше вы знаете, тем меньшей опасности будем подвергаться все мы, включая вас.

«Они убьют меня, когда все кончится», — подумал Эшер, взглянув в это холодное — без возраста — лицо, освещенное лучом керосинового фонаря. Что ж, вполне логично. Недаром Исидро говорил, что главное оружие вампиров — это неверие людей в их существование. То ли они считают Эшера дураком, то ли полагают, что могут следить за каждым его шагом. Гнев шевельнулся, как свернувшаяся кольцами змея.

Однако сильнее гнева было некое смутное ощущение, что ему предложена головоломка, обе части которой явно не могут совпасть, как ты ее ни крути.

Он вернулся к нише, откуда явственно тянуло свежей гарью, и поднял фонарь повыше.

Стоящий на невысоком постаменте гроб, несомненно, был изготовлен недавно, хотя и потерял уже девственный лоск. Крышка была снята и прислонена к стене рядом с нишей. Множественные царапины на каменном полу, вполне различимые в свете фонаря, говорили о том, как именно гроб волокли к выходу, а затем обратно.

Он переместил фонарь пониже, осветив саму нишу; жар раскаленного металла проникал сквозь рукав и перчатку, запах горящего керосина щекотал ноздри. Первой мыслью Эшера было: какой же температуры должно достичь пламя, чтобы вот так выжечь скелет дотла, оставив отчасти лишь череп и таз! Длинные кости ног и рук сплавились в утолщенные на концах прутики, позвонки напоминали гальку, ребра обратились в обгорелые хрупкие палочки. Среди пепла поблескивал металл: детали корсета, пуговицы, стальной гребень, ожерелье.

— Это то, что с вампиром делает солнце?

— Да. — Лицо Исидро было словно изваяно из алебастра.

Эшер посветил вокруг постамента. Плесень, грязь, сырость.

— Даже не сделала попытки выбраться из гроба…

— Я не уверен, что она могла проснуться от ожогов. — Вампир скользнул к Эшеру и стал рядом, глядя через его плечо в полный золы гроб. — Перед рассветом нас одолевает изнеможение. Мы засыпаем и пробуждаемся лишь после того, как наступит ночь.

Эшер поднял из общей мешанины спекшуюся деформированную кость, обдул с нее пепел и поднес поближе к свету.

— Взрывом так тоже не оплавишь…