Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель

— Я не знаю… — Гарет выглядел больным и испуганным, как в лесах Вира, когда Дженни, проникая в его разум, предъявляла ему самого себя. Трэй, зажигавшая две маленькие лампы из слоновой кости на конторке Джона, торопливо погасила лучинку и, тихо подойдя к Гарету, усадила его рядом с собой на край кровати под балдахином.

В конце концов Гарет сказал:

— Чуть не случилось… Несколько месяцев назад она попросила меня отобедать с отцом и с нею в ее крыле дворца. Я не пошел. Я боялся, что отец рассердится за неуважение к ней, но позже он произнес однажды такую фразу, как будто вообще ничего не знал о приглашении. Я удивился, я подумал… — Он покраснел еще гуще. — В общем, я решил, что она полюбила меня.

— Полюбил волк овцу, — заметил Аверсин, почесывая нос. — Только вот страсть была несколько односторонней. И что же тебя остановило?

— Поликарп. — Гарет хмуро поигрывал полой мантии, мягко тронутой светом лампы, падающим в разрез балдахина. — Он всегда говорил, чтобы я ее опасался. Он узнал о приглашении и отсоветовал мне идти.

— Ну, я, конечно, ничего не смыслю в магии, но, знаешь, парень, похоже, что он спас тебе жизнь. — Джон оперся спиной на конторку и беззвучно прошелся пальцами по струнам лютни.

Гарет потряс головой, сбитый с толку.

— Но зачем? Он же неделю спустя пытался меня убить — отца и меня!

— Если это был он.

Юноша уставился на Джона. Медленно нарастающий ужас и понимание отразились на его лице.

— Но я видел его, — прошептал он.

— Если она может принять образ кошки или птицы, что ей стоит прикинуться господином Халната, а, Джен? — Аверсин взглянул в дальний конец комнаты, где молча сидела Дженни, опершись локтем о колено, а подбородком — на согнутую кисть.

— Вряд ли это было подлинное воплощение, — сказала она негромко. — Скорее всего иллюзия. Изменение образа требует огромной магической силы, хотя сила у нее действительно огромная. Но как бы она это ни сделала, сам поступок вполне логичен. Если Поликарп начал подозревать о ее намерениях относительно Гарета, Зиерн его мгновенно этим обезоружила. Сделав тебя свидетелем, Гарет, она лишила его возможности помочь тебе. Она знала, насколько страшным покажется тебе такое предательство.

— Нет… — в ужасе выдохнул Гарет.

Голосок Трэй жалобно прозвучал в тишине:

— Но что ей нужно от Гарета? Я могу понять, почему она держится за короля, — без его поддержки она лишилась бы пусть не всего, но многого. Но Гарет-то ей зачем? И чего она хочет от Бонда? Он же ей совсем не нужен… Мы — маленькие люди: я имею в виду, что наша семья не обладает ни влиянием, ни деньгами. — Беспомощная улыбка тронула уголок ее рта; Трэй теребила кружево на рукаве. — Мы бы упрочили положение, выйди я удачно замуж, но… Мы в самом деле не представляем для Зиерн никакой ценности.

— И зачем их убивать при этом? — В голосе Гарета отчетливо прозвучал страх за отца. — Или это свойство всех заклинаний?

— Нет, — сказала Дженни. — Для меня это тоже удивительно — я никогда не слышала о заклинаниях, которые, подчиняя разум, опустошали бы еще и тело жертвы. Но, с другой стороны, я не слышала и о том, что можно годами держать человека под заклятием. Я имею в виду твоего отца, Гарет. Правда, ее магия — это магия гномов… Может быть, их заклятия, оплетая душу, разрушают и тело… Но в любом случае, — добавила она, понизив голос, — обрести такую власть над человеком можно лишь с его согласия.

— С его согласия? — ужаснувшись, воскликнула Трэй. — Да кто же на такое согласится? Нет, он не мог…

Гарет (и Дженни отметила это особо) промолчал.

На секунду он словно заглянул, как тогда, на северной дороге, в собственную душу. Кроме того, он слишком хорошо знал Зиерн.

— Не понимаю. — Трэй помотала головой.

Дженни вздохнула и, поднявшись, подошла через всю комнату к сидящим рядышком молодым людям, положила руку на плечо девушки.

— Владеющий способностью к превращениям может изменить чью-либо сущность точно так же, как свою собственную. Это требует огромной силы, но самое главное здесь — желание самой жертвы. Жертва будет сопротивляться, если не найти в ее душе некой трещинки, этакого бесенка искушения — словом, той части души, которая сама желает измениться.

За окном была глубокая тьма; в золотистом свете лампы лицо девушки приняло медовый оттенок. В подрагивании длинных густых ресниц Дженни ясно читала страх и очарование соблазна.

— Думаю, ты бы воспротивилась, попытайся я превратить тебя в комнатную собачку, будь у меня, конечно, такая сила. В твоей душе очень мало от комнатной собачки, Трэй Клерлок. Но вот попытайся я обратить тебя в коня — в свободную от узды кобылицу, дымчато-серую сестру морского ветра — мне кажется, я бы получила твое согласие.

Поспешно отведя глаза, Трэй уткнулась лицом в плечо Гарета, и молодой человек попытался обнять ее за плечи — не слишком, правда, удачно, поскольку выяснилось, что он сидел на кружевах своей мантии.