Те, кто убивает (ЛП)

Дно рюмки снова ударилось о стойку, и дородный бармен, который не двинулся с места и стоял с бутылкой наготове, снова наполнил еe до краев. У мужчины были густые усы, залысины и волосы, собранные в конский хвост. Выцветшие тюремные татуировки украшали его мускулистые предплечья. Багровый шрам под глазом намекал на жестокое прошлое.

Чак поднял рюмку.

— Что это за шрам? Ты получил его в тюрьме?

— Не твое дело.

Чак рассмеялся.

— Да. Ты прав, — oн снова поднял рюмку, но на этот раз не стал сразу же выпивать. Он повернулся на стуле из стороны в сторону, покачиваясь, в голове у него уже приятно гудело от выпивки. — Здесь всегда так чертовски тихо?

Бармен пожал плечами.

— Иногда. Иногда нет. По выходным бывает много народу.

— Хм. Много реднеков, которые любят по выходным устроить махач, верно?

— Да. Ты что-то имеешь против реднеков?

— Нет, чувак, совсем нет. Ну, кроме того, что они чертовски тупые. Ты понимаешь, о чем я говорю, да? У большинства из них не более двух работающих мозговых клеток, которые можно было бы соединить, — oн снова залпом опрокинул текилу, издал радостный возглас и со стуком поставил рюмку на стол. — Плесни мне еще раз, Педро!

Здоровяк-бармен покосился на него.

— Меня зовут не Педро.

Ни хрена себе. Парень даже отдаленно не походил на латиноамериканца. Откуда, черт возьми, это у него взялось?

— Извини за это, Хосс^[8].

— Меня не зовут Хосс. Меня зовут Джо Боб.

Это началось с фырканья. Беспомощное, рефлекторное выражение веселья. Затем он снова задумался. Джо Боб! Еще одно фырканье, за которым последовало почти девчоночье хихиканье. Ёбаный Джо Боб! Оно идеально соответствовало многим деревенским стереотипам, такое название просто кричало о "лоботомированном мешке мужества лесной обезьяны".

Бармен не выглядел удивленным.

— Что смешного?

Смех вырвался из него, заставив содрогнуться все его тело, когда табурет задребезжал под ним. Он положил голову на стойку и продолжал смеяться, пока, наконец, приступ не начал отпускать его, перейдя в несколько последних тихих смешков и фырканья. Затем он поднял голову и увидел убийственный взгляд, устремленный на него барменом.

— Я думаю, ты закончил, сынок.

Чак сунул руку в карман и вытащил пачку наличных. Он отсчитал сотню двадцатками, положил купюры на стойку и подвинул их к бармену.

— Извини, чувак. Серьезно. Я умею вести себя прилично. У меня просто был тяжелый вечер. Это чаевые к любой выпивке, которую я еще, возможно, куплю у тебя сегодня вечером. Можешь оставить себе. Что скажешь?

Бармен взял банкноты, пролистал их и снова посмотрел на Чака. Выражение его лица теперь было чуть менее злобным.

— Еще одну.

— Просто назло, да?

Уголок рта мужчины дернулся в подобии улыбки.

— Да.

Чак снова вытащил пачку и отсчитал еще две двадцатки.

— Ты жестко торгуешься, чувак, но я готов заплатить кругленькую сумму за привилегию напиться в стельку в этом прекрасном заведении.

Он бросил на стойку дополнительные банкноты, и бармен подхватил их. Он снова наполнил рюмку и поставил бутылку перед Чаком.

— Онa твоя.

Чак ухмыльнулся.

— Спасибо. Не могли бы вы принести мне еще кувшин "Бада"? И, может быть, тарелку этих начос? Только не плюй мне в еду, братан.

Бармен покачал головой.

— Утром ты будешь чувствовать себя как подогретое дерьмо, парень. И это будет не из-за того, что в твои начос попала слюна.

Еще одна порция текилы попала ему в горло и зашипела.

— В этом-то и идея, чувак. Хочу сделать так больно, что не могу думать.

Бармен усмехнулся.

— Что ж… тогда ты на правильном пути. Хотя, возможно, мне придется забрать у тебя ключи.

Чак покосился на него затуманенными глазами.

— В этом нет необходимости, братан, — oн ткнул большим пальцем через плечо. — Я в клоповнике через дорогу. Я, блядь, пешеход.

Бармен пожал плечами и поставил на стол кувшин с "Бадом" и пинтовый бокал, весь в изморози. Вскоре появилась тарелка с начос. Чак сидел за столом, пил и ел восхитительно нездоровую еду, которая состояла из теплых чипсов тортилья, посыпанных плавленым сыром и острым перцем. Время шло. Ему становилось все хуже и хуже. Он заметил, что люди заходят в бар и снова выходят. Он то и дело поглядывал на настенные часы. Казалось бы, в мгновение ока время перевалило за одиннадцать часов вечера и перевалило за два часа ночи.

Все это время он много думал о Зои. Думал о годах, проведенных вместе, и о предстоящем разрыве их отношений. Не раз слезы наворачивались на его глаза, но он не позволял им пролиться. Не мог позволить этим деревенщинам увидеть в нем слабака. Но сохранять маску было нелегко. Его чувства к Зои были глубже и сложнее, чем он когда-либо подозревал. Он не хотел ее терять. Даже в свете неожиданного свидания с Эмили.