Те, кто уходит, и те, кто остается

— Подожди, я еще сама не посмотрела. А ты что, еще и немецкий знаешь? — Лила отвела руку и отрицательно покачала головой, на что Джильола воскликнула: — Вот и нечего лезть! Мне, может, тоже интересно, чего там понаписала Ленучча.

В абсолютной тишине она с явным удовольствием вертела в руках книгу, листала страницы, медленно вглядывалась в строки. Затем наконец отдала мне книгу, нетрезвым голосом проговорив:

— Какая же ты молодец, Лену! Поздравляю тебя: и с книгой, и с мужем, и с дочками. Кто-то думал, что тебя только мы знаем, а оказалось, тебя знают даже немцы. Ты заслужила все, что у тебя есть, заслужила своим трудом, никому не делала зла, не морочила головы чужим мужьям. Ну, спасибо, нам пора, до свиданья.

Она с тяжким вздохом поднялась: от вина она стала еще грузнее. «А ну пошли!» — крикнула она детям. Мальчики не хотели уходить, старший выругался на диалекте, мать дала ему пощечину и силой потащила к выходу. Микеле с улыбкой на лице покачал головой и проворчал: «И зачем я только женился на этой идиотке, вечно портит мне все удовольствие. Подожди, Джильо, куда ты? — сказал он ей. — Сначала десерт от твоего отца, а потом пойдем». Дети, воодушевленные словами отца, тут же вырвались от матери и вернулись за стол. Но Джильола продолжала двигаться к выходу, ворча раздраженно: «Ну и оставайтесь, а я пошла, мне нехорошо». И тут раздался вопль Микеле: «А ну вернись и сядь на место!» Она замерла, как будто от этого крика ей парализовало ноги. Элиза подбежала к ней: «Пойдем, поможешь мне принести торт» — взяла ее за руку и утащила на кухню. Я взглядом постаралась успокоить Деде, испуганную воплем Микеле, а затем протянула книгу Лиле: «Хочешь посмотреть?» Она отрицательно помотала головой, изобразив на лице пренебрежительную гримасу.

94

«Н — да, и куда мы попали?» — с веселым возмущением спросил меня Пьетро, когда мы уложили девочек и закрылись в комнате, которую выделила нам Элиза. Ему хотелось вместе со мной посмеяться по поводу самых колоритных эпизодов этого вечера, но я не приняла его шутливого тона, и мы начали шепотом ругаться. Я была страшно зла — на него, на других, на саму себя. Из хаоса одолевавших меня чувств на поверхность всплыло одно: желание, чтобы Лила заболела и умерла. Это не была ненависть: я любила ее все больше и не могла ненавидеть. Но пустота, которая оставалась после того, как она в очередной раз уворачивалась от меня, была невыносима. «Как тебе только в голову пришло, — корила я Пьетро, — позволить им принести сюда наши чемоданы, заставить нас сюда переехать?» — «Я же не знал, что это за люди». — «Ну конечно, — шипела я, — ты же меня не слушаешь. Я никогда не скрывала, откуда я родом».

Говорили мы долго, он меня успокаивал, я негодовала. Сказала ему, что он слишком робок, что позволяет садиться себе на голову, что умеет возражать только людям своего круга, что я больше не доверяю ни ему, ни его матери. «Как это может быть, чтобы в издательстве ничего не знали? Книга вышла в Германии два года назад, а мне никто об этом не сообщил. На каких еще языках ее издали без моего ведома? Ну ничего, теперь-то я доберусь до правды» — и так далее в том же духе. Он во всем со мной соглашался и даже предложил утром вместе позвонить его матери и в издательство. Потом он с большой симпатией отозвался о том, что называл средой — той самой, в которой я родилась и выросла. Повторял, что моя мать очень умна и добра, нашел теплые слова для моего отца, Элизы, Джильолы и Энцо. Но мгновенно сменил тон, когда добрался до братьев Солара: этих отпетых негодяев, бандитов и отъявленных лжецов. Наконец он перешел к Лиле. «Она поразила меня больше всех», — тихо сказал он. «Я заметила, — фыркнула я, — ты же с ней весь вечер проговорил». На что Пьетро уверенно кивнул головой и неожиданно заявил, что Лила, на его взгляд, хуже их всех. Он сказал, что никакая она мне не подруга и что она меня ненавидит. Да, она очень умна и обворожительна, но свой ум она использует не во благо, а во зло; у нее злобная душа, способная сеять только раздор и ненависть к жизни, а потому ее очарование отталкивает: оно порабощает и служит разрушению. Вот так.