— Отлично. Значит, теперь, что бы ни случилось на любом заводе, фабрике или на стройке, где угодно в Италии и даже по всему миру, все рабочие, недовольные своими хозяевами, могут звонить Элене Греко, а уж она, в свою очередь, позвонит своим друзьям, инспекторам и святым, прямо в рай — у нее везде связи, — и решит все проблемы.
Он никогда так со мной не разговаривал, даже в детстве, когда выглядел на нашем фоне взрослым парнем, разбирающимся в политике. Я почувствовала себя уязвленной, хотела возразить, но меня перебила Надя. Она обращалась к Лиле, будто разговаривать со мной не имело смысла, и говорила медленно и с расстановкой:
— Лина, трудовая инспекция никому не поможет. Ну, приехали они к Соккаво, заполнили свои бумажки, а дальше что? На заводе все по-старому. Кто-то получил на лапу за молчание, а у тех, кто посмел подать голос, теперь крупные неприятности. Нас искала полиция. А фашисты подкараулили Армандо возле дома и избили.
Не успела она договорить, как вмешался Паскуале.
— А ну объясни нам, чего ты пыталась добиться? — Он почти кричал, но в его голосе звучала искренняя боль. — Ты вообще понимаешь, что творится в Италии? Понимаешь, что такое классовая борьба?
— Не кричи, пожалуйста, — попросила его Надя и снова повернулась к Лиле: — Товарищей не бросают.
— Это по-любому добром не кончилось бы, — ответила Лила.
— То есть?
— Листовками их не одолеть. И драками с фашистами тоже.
— А как же их одолеть?
Лила молчала. Паскуале набросился на нее:
— Как-как? Подлизаться к добреньким друзьям хозяев, выпросить себе денег, а на остальных наплевать!
— Паскуале, прекрати! — не выдержала я, против своей воли повысив голос. — Как ты с нами разговариваешь? И все это было совсем не так!
Я хотела заставить его замолчать, доказать ему, что он не прав, но в голове царила пустота; на ум не шел ни один стоящий аргумент — только подлая, в сущности, мысль о том, что теперь, когда он закрутил шашни с девушкой из хорошей семьи, он считает, что ухватил Бога за бороду. Но не успела я и рта раскрыть, как Лила с раздражением сказала:
— Брось, Лену, они правы.
Я опешила. Как это — они правы? Меня так и подмывало дать им всем отпор. Пусть Лила объяснит, что она имеет в виду! Но тут в коридоре снова послышались шаги — пришла профессор Галиани.
59
Я надеялась, что профессор не слышала, как я орала. Еще я была уверена, что Надя соскочит с коленей Паскуале и пересядет на диван. Мне хотелось посмотреть, как они будут делать вид, что их ничто не связывает. Лила тоже поглядывала на них с интересом. Но они остались сидеть как сидели, а Надя, будто боясь упасть, даже обвила рукой шею Паскуале. «В следующий раз не забывай предупреждать, когда зовешь гостей», — сказала она матери, едва та появилась на пороге. Профессор не ответила дочери, лишь холодно произнесла, обращаясь к нам: «Извините, меня задержали. Пойдемте ко мне в кабинет». Мы последовали за ней, а Паскуале отстранил Надю от себя и раздраженно пробормотал: «С меня хватит, пошли отсюда».
Галиани вела нас по коридору, возмущенно бормоча на ходу: «Чего я не выношу, так это грубости». Мы вошли в просторную комнату: старинный письменный стол, много книг, стулья с обивкой в строгих тонах. Профессор силилась быть любезной, но это у нее плохо получалось. Она сказала, что рада нас видеть, но я чувствовала, как она раздражена. Меня охватило желание как можно скорее сбежать. Я извинилась за то, что долго не давала о себе знать, и немного сумбурно пояснила, что была полностью поглощена сначала учебой, потом книгой и прочими хлопотами, а теперь и предстоящей свадьбой.
— Вы венчаетесь в церкви или только расписываетесь?
— Только расписываемся.
— Молодец!
Она повернулась к Лиле:
— А вы венчались?
— Да.
— Вы верующая?
— Нет.
— А зачем же тогда церковный брак?
— Так принято.
— Не все следует делать только потому, что так принято.
— Но многие делают.
— Вы поедете к Элене на свадьбу?
— Она меня не приглашала.
— Неправда, — подскочила я.
— Правда-правда, — усмехнулась Лила. — Она меня стыдится.
Она вроде бы шутила, но я все равно разозлилась. Что с ней происходит? То выставила меня дурой перед Паскуале и Надей, теперь позорит перед бывшей преподавательницей.
— Глупости! — воскликнула я и, чтобы успокоиться, достала из сумки свою книгу и протянула синьоре Галиани. — Это вам.
Она посмотрела на книгу задумчиво, словно не понимая, что это за предмет перед ней, но потом поблагодарила, сказала, что у нее такая уже есть, и вернула мне книгу.
— А твой будущий муж чем занимается?
Он получил кафедру будет читать латинскую литературу во Флоренции.
— Он намного старше тебя?
— Ему двадцать семь.
— Такой молодой и уже профессор?
— Он очень способный.
— Как его зовут?
— Пьетро Айрота.
Она внимательно посмотрела на меня, как в школе, когда ей казалось, что я ответила на вопрос недостаточно полно.
— Он не родственник Гвидо Айроты?
— Сын.
— Хорошая партия, — хитро подмигнула она мне.
— Мы любим друг друга.
— Ты уже начала писать новую книгу?
— Пытаюсь.
— Я видела, ты пишешь для «Униты».
— Немного.
— А я перестала для них писать. Они вконец обюрократились.