Старший сын Криссы, выждав время, когда улеглись страсти, обратился к королевскому парламенту с прошением вернуть ему некоторые земли, которые не были получены им по праву рождения, а были подарены покойным королем ко дню его пятнадцатилетия. Рассмотрев просьбу, парламент счел возможным удовлетворить ее, ибо, несмотря на преступление матери, оба ее сына пользовались в королевстве и среди народа некоторой симпатией — им скорее сочувствовали, чем винили. Возвращенные земли давали их владельцу право на графский титул, и старший сын стал графом Тартесом. Обретя достойное имя, новоявленный граф Тартес обратился к Императору с нижайшей просьбой восстановить дворянское достоинство и младшему брату, и Император даровал мальчику титул графа Картенеда, поместье, освобождение от налогов, ежегодную пенсию и — одновременно — запретил обоим появляться в Столице. В высшем обществе это известие было расценено как высшее проявление милости государя к невинным жертвам преступления своей порочной матери, но отдельные слухи все же ползли по Империи…
В настоящее время сыновья Криссы доживали отпущенный им богами срок, окруженные вполне заслуженным уважением. Старший сделал себе карьеру на военном поприще, стал маршалом Империи и сейчас, будучи отставлен по здоровью, писал мемуары и читал лекции в Имперской Военной Академии (запрет братьям на появление в Столице был давно снят следующим восшедшим на престол Императором). Младший, граф Картенед, которому пресловутый запрет не дал, несмотря на его выдающиеся успехи в учебе, возможности получить образование в Имперском Университете, проявил невероятную энергичность и сумел добиться от королевского парламента значительных субсидий на основание в Товьяре университета, затратил кучу собственных денег, чтобы переманить в Товьяр видных ученых со всей Империи, и получил образование сообразно своим желаниям. Он слыл одним из энциклопедических умов своего времени: был организатором и руководителем нескольких естественнонаучных экспедиций на малоизведанный северо–восток Империи, принимал участие в организованных Имперской Академией Наук раскопках древних городов Плейоны, зимовал в им же заложенной высокогорной обсерватории в Унук — Ахайе, чтобы наблюдать полное солнечное затмение и прохождение по диску солнца одной из внутренних планет, собирал гербарии и минералогические коллекции, легшие в основу Товьярского Естественнонаучного Музея. Кстати, много сил и времени он потратил на то, чтобы разгадать тайну Плаща Тевиров, пытаясь найти рациональное объяснение его магических свойств, так как слыл ярым материалистом, но не преуспел; это, наверное, было единственной его неудачей на поприще науки. Несколько угомонившись с годами, он писал сейчас статьи для Всеобщей Имперской Энциклопедии и вел в «Имперском научном вестнике» яростную полемику о природе животного магнетизма и магии, переходящую порой в силу его темперамента на личности. Император Джебел VIII в своем завещании признал его своим Сыном, и граф Картенед с честью и достоинством носил этот высокий титул.
Товьярский же престол, тем не менее, оставался незанятым. Младший брат покойного короля был последним, кто рискнул пройти испытание. Но и его Плащ отверг. Подозревать принца Сареана в незаконном происхождении было смешно: он был похож на старшего брата более, чем бывают похожи близнецы. Пожимая плечами после испытания, он произнес: «Должно быть, у моего покойного брата был узаконенный бастард. Только как нам его теперь отыскать?». Способ отыскать наследника был только один — прикосновение к Плащу Тевиров. Но не приводить же во дворец всех подряд! Правда, первые несколько лет не проходило месяца, чтобы очередной претендент не обращался в специально созданную при парламенте комиссию с требованием провести испытание; ему обыкновенно не отказывали, но кончалось испытание с одним и тем же результатом: испытуемый с позором и проклятиям покидал дворец, прижимая к телу обожженную руку. Последние несколько лет с этим стало полегче — количество желающих снизилось до одного–двух в год.
В отсутствие короля должность протектора исполнял президент парламента. Президенты–протекторы менялись каждые десять лет. Пост это был далеко не простой синекурой. Сын принца Сареана, принц Торесилл, третий протектор Товьяра, писал однажды своему другу: «Пять лет протекторства принесли мне больше болячек и морщин, чем все предыдущие сорок лет жизни. То, что народ простил бы законному королю, он никогда не сможет простить его заместителю, будь он самого высокого рода. И с этим приходится считаться».
И пусть после этого кто–нибудь скажет северянину доброе слово за махрийца!