Те триста рассветов...

- У себя спросите, соратнички, - ответил Колодин. В его голосе не трудно было уловить досаду.

Некоторое время эфир молчал, видно, Макаров оценивал ответ бомбардировщика. Затем он скомандовал своим ведомым:

- Двадцать первый, топай домой. Я парой прикрою этих сироток.

- Вас понял, - ответил двадцать первый. Потом, словно спохватившись, воскликнул отчаянной скороговоркой: - Командир, не понял! Парой - эскадрилью?

- Все ты понял, Гриша… Бог не выдаст - свинья не съест. Топай домой.

- Мы остаемся, товарищ командир! Бомберы Поначевного дойдут сами. Нельзя парой, вы же видели…

- Выполнять приказание, двадцать первый!

Истребитель Гриша замолчал. Все, кто слушал этот короткий, но выразительный диалог, тоже молчали: каждый по-своему переживал мужественное решение командира истребителей - прикрыть девятку бомбардировщиков парой в районе, кишевшем «мессерами» и «фокке-вульфами». Великая сила фронтового братства в этот миг диктовала поступки. [154]

- Спасибо, «Беркут», - растроганно пробасил Евгений Колодин.

- Этим не отделаешься. Вернемся живыми - сто граммов поставишь. Работать с ходу, иначе уйду - горючий в обрез. Понял, «Факир»?

- Понял, понял! «Факиры», удар с одного захода. Будьте внимательны. Разворот от цели правый.

С этой минуты точкой, на которой как бы сфокусировалось внимание эскадрильи, стал один человек - штурман ведущего самолета Владимир Монахов. Теперь только от его мастерства, выдержки и мужества зависела точность удара по цели. Откроются бомболюки его машины - тут же щелкнут железными челюстями шестнадцать других створок, чуть покажется из чрева ведущей машины первая бомба - мгновенно все штурманы девятки до упора вдавят кнопки бомбосбрасывателей. Секунда промедления - сотни метров перелет.

Когда загорелся самолет Дмитрия Колесова, никто не видел.

При подходе к цели на девятку обрушился такой шквал зенитного огня, что померкло небо. Через несколько минут ее со всех сторон атаковали шестнадцать истребителей «Фокке-Вульф-190». Капитан В. Зубов, шедший несколько справа и ниже девятки, видел, как четыре «фоккера» с близкой дистанции вели огонь по левому звену девятки. Стрелки мужественно и дружно отбивались. Над строем бомбардировщиков, словно живой, колыхался ковер из сотен трассирующих пуль и снарядов. Пара «аэрокобр» вела неравный бой с шестью «фокке-вульфами». Одного капитану Макарову удалось сбить, но и сам он получил пушечную очередь в правое крыло.

Вначале загорелся самолет младшего лейтенанта Саухина. За ним, оставляя след горящего бензина, резко ушла к земле машина младшего лейтенанта Харитонова. Остальные, отбиваясь от истребителей, упорно прорывались к цели. Не отставал и Колесов. Но тот, кто видел, как неуверенно летела его машина, без труда понял, что еще на подходе к Плоньску Колесов был ранен и вел машину с большим трудом. Стрелок-радист Кузьмин из экипажа Саухина позже рассказывал, что в какой-то момент боя слышал, как Колесов докладывал о ранении и в то же время подбадривал свой экипаж, хотя Головачев и Любушкин уже не вели огонь по противнику. Спаренные пулеметы стрелка неподвижно торчали вверх, а радист не отвечал на вызовы.

На развороте от цели, когда эскадрилья, выполняя боевое [155] задание, накрыла бомбами станцию Плоньск, самолет Колесова стал выбрасывать струи густого черного дыма. Было видно, как внутри него что-то взрывалось и сильно горело. Некоторое время он летел, переваливаясь с крыла на крыло, словно летчик некстати решил кого-то приветствовать. На самом деле (об этом нетрудно было догадаться) Колесов из последних сил боролся за жизнь экипажа. Но вот самолет медленно перевернулся на спину, клюнул носом и вошел почти в отвесное пикирование. Никто не видел, чтобы кто-то покинул падающий самолет с парашютом.

Несколько позже в журнале боевых действий полка я прочел: «Судьба экипажей младших лейтенантов Колесова и Харитонова неизвестна».

И только через сорок лет после этого памятного боя в небе Польши я узнал, как трагично сложилась судьба моего друга Семена Чечкова. Он, уже тяжело больной человек, прислал мне несколько писем, свои фронтовые записки, свидетельства людей, его окружавших.

Привожу их почти дословно.

* * *

«…Как мне удалось выбить люк ударом унта, я плохо помню. Когда самолет перевернулся на спину и стал падать, я понял, что в живых остался один. Падая, самолет штопорил. Вероятно, из-за этого меня бросило на аварийный люк. Мой парашют раскрылся у самой земли. От удара я потерял сознание…

Очнувшись, увидел затянутое облаками пустынное небо. «Выходит, я жив?» Не успел об этом подумать, как небо заслонила голова в немецкой каске, в лицо ткнулся черный зрачок автомата.

- Вставай, приехали. - Странно, говорили по-русски.

Я с трудом сел - встать не мог, подламывались ноги, сильно болела спина. Вокруг стояли люди в немецкой форме. На головных уборах знак и три белые буквы РОА - «Русская освободительная армия». Вот, оказывается, в чем дело: к «своим» попал!…

Много слышал я о предателях, а вот теперь они рядом - русские ребята, враги своей Родины. Рука сама потянулась к кобуре.