Те же и Скунс

Поспешно нажав несколько клавиш, Наташа выскочила из-за компьютера и схватила пластмассовую бутылку с фильтрованной водой (в «Эгиде» признавали исключительно отечественные фильтры «Роса» с лечебным минералом шунгитом). Заправила красовавшийся на столике «Бош», включила его и только тут спохватилась, что забыла произнести про себя ритуальную фразу. «Вот и весь твой филфак. Подай-принеси…»

Спустя несколько минут она уже входила в плещеевский кабинет, держа на подносе пузатую дымящуюся колбу, сахар, печенье и личную чашечку шефа. В обращении с подносом она ещё не достигла Аллиной виртуозности и всё боялась что-нибудь расплескать или уронить. Несколько раз она даже тренировалась дома, стараясь, чтобы не видела мама (не то начнутся ахи, вздохи, взгляд с молчаливым укором: лакейская должность…). Сегодня, кажется, у неё получалось.

Сергей Петрович ходил туда-сюда вдоль стола, разговаривая по телефону. В одной руке он держал трубку, другой, морщась, растирал лоб и глаза. Очки сиротливо лежали на столе дужками вверх. Наташе почудилось в этом нечто тревожное. Войдя к начальнику в кабинет, она поставила поднос на журнальный столик возле окна, где Плещеев обычно кофейничал с посетителями (в том числе некогда и с нею самой), и хотела закрыть дверь с той стороны. Однако события не стали ждать, пока она это сделает.

— Антон, извини, я после перезвоню… — чужим глухим голосом выговорил Плещеев. Наташа обернулась и увидела, что лицо у шефа совершенно серое, а глаза закрыты, и он медленно опускает трубку на стол, незряче нащупывая ближайший стул и потихоньку оседая мимо него на пол…

— Сергей Петрович!.. — ахнула Наташа, подскакивая и пытаясь поддержать его, обхватив поперёк тела. Где-то на заднем плане крутилась мысль, что всё это, быть может, просто неуклюжий прикол. Или ещё одна «проверка характера»: как, дескать, новая сотрудница себя поведёт ещё и при таких обстоятельствах. — Сергей Петрович, вы что?.. У вас с сердцем?.. Дать валидольчику?..

Она всё-таки умудрилась ногой пододвинуть ему стул, на который он и опустился, невнятно пробормотав «Извините». Наташе почудилось жуткое повторение уже бывшего: почти так же обмякла на стуле её мама, когда Коля не пришёл домой и они стали звонить по всяким справочным и больницам, и наконец во втором часу ночи, когда где-то там обобщили все сведения за сутки…

Усадив Плещеева и убедившись, что он по крайней мере не сползает и не падает на пол, Наташа бросилась к устройству связи на дальнем конце стола и нажала кнопку, снабжённую надписью «Свистать всех наверх!».

— Шефу плохо… — разнеслось по комнатам и закоулкам «Эгиды». Наташа успела подумать, политично ли было вот так обнародовать недомогание руководителя. Может, и не политично. Ну и выгонят. Ну и пускай. Жив бы только остался. Всякое ведь бывает…

Первым в кабинет влетел Лоскутков: Наташа даже толком не успела развязать Плещееву галстук.

— Александр Иваныч, тут… — начала было она. Саша подхватил Плещеева на руки, без видимого усилия поднял и перенёс на старый кожаный диван у стены. Наташа помнила, как в один из её первых дней на службе Сергей Петрович указывал ей на этот диван, со смехом поясняя: необходимая, мол, принадлежность начальственного кабинета. Необычайно способствует сосредоточению творческой мысли… Тогда она ещё подумала, с какой это радости ему понадобилось ей объяснять про диван. Стоит себе и стоит, какое ей дело. Потом дошло — Плещеев словно стеснялся чего-то. Как раз накануне она брала в ларьке апельсины, когда подошёл потасканного вида мужик и, пряча в карман только что купленный пузырь дешёвого пойла, начал ни с того ни с сего её убеждать: не себе, мол, на последние копейки берёт, друг просил, день рождения у него. При этом было полностью очевидно, что бутылка будет выпита в ближайшие полчаса и за ближайшим забором…

Стало быть, и удобный старый диванчик в кабинете служил не только для размышлений. Следом за Лоскутковым в кабинете возникли Кефирыч и Алла. Кефирыч сразу примостился с краю дивана, огромные ладони мягко и удивительно нежно обхватили голову шефа. Наташе почудилось, будто от этого прикосновения Плещееву сразу сделалось легче. Алла уже закатывала Сергею Петровичу рукав, Саша держал наготове извлечённый откуда-то резиновый жгут. Кефирыч неслышно нашёптывал одними губами, руки едва заметно двигались, грея, массируя, изгоняя что-то очень плохое. Наташа могла бы поклясться, что щёки Плещеева начали розоветь ещё прежде, чем Алла отломила колпачок шприца. Все действовали молча, слаженно и явно не в первый раз. Наташе тоже хотелось как-то помочь; она осторожно сняла с Сергея Петровича ботинки и положила ему на ноги вытащенный из шкафчика плед. Постепенно лицо Плещеева разгладилось, а минут через десять он уже открыл глаза. Ясные и совершенно нормальные.

— Ребята… — проговорил он смущённо.

— Давай, симулянт, — проворчал Лоскутков. — Вот твой кофий. Заглатывай.

Наташа поспешно подала остывшую чашечку. Плещеев виновато улыбнулся, единым духом опорожнил её и сразу заснул. Лоскутков потянулся к столу и отключил связь.