- Дерьмо… Дерьмо я. – Сипло повторила девушка сквозь слёзы. – Я грязное маленькое дерьмо. Нет… Нет, не так. Я – огромная куча дерьма. Да, дерьмо размером с меня… это просто гигантская куча. И воняю я соответственно… на весь мир, ага. А ещё у меня мания величия. Даже сейчас я думаю о себе как о чём-то очень важном. Я не умею думать о себе плохо…
Дерьмо – оно дерьмовое. Наверное, хуже слова придумать нельзя. Даже никакой мат не выразит дерьмо настолько хорошо и понятно.
Она действительно тупая малолетка. Ей действительно нужна только власть. Она действительно наширялась своей властью и отравилась ею, давно и надёжно. Она действительно играет людьми как куклами, хоть и заливала только сегодня Гокудере, что ей это не интересно. Да, не интересно, правда. Но надо. Как хлеб надо, как воздух.
Она что, действительно думает, что умеет понимать людей? Что за бред она себе думает, дерьмо…
Да разве дерьмо умеет думать?
Дерьмо – оно умеет только вонять.
- Я дерьмо… – Повторила девушка. – Дерьмо. Мукуро… великолепен. Он замечательный, он лучший, он лучше всех… Он так хорошо понимает… меня, людей… он так хорошо принимает… А зря… – Всхлип. – Зря… Да одно только моё присутствие радом с ним, одно только моё существование его оскверняет. Нет, не так… Я, я оскверняю его одним своим существованием… Я даже когда-то смела думать, что он псих, понимаешь? Я д-дерьмо…
Кучи дерьма, валяющиеся по улицам, обычно убирают. Её… её же пытались убрать. Столько раз, столько лет подряд. Пытались… А она не дала. Она такое мерзкое дерьмо, что даже не даёт себя убрать. Сама убирает всех тех, кто хочет убрать её. Дерьмо… Дерьмо, которое так отчаянно борется за свою вонь.
Лучшее дерьмо на свете. Прекраснейшее. Великолепное.
Такая дерьмовость восхищает.
- Дерьмо дерьмо дерьмо… Я такое дерьмо. Я пачкаю всё, чего касаюсь. Даже Мукуро. Даже Хаято... Хаято такой нежный и невинный. Он… Да зачем он мне нужен. Затем, чтобы я, дерьмо, почувствовала свою власть ещё сильнее, почувствовала его обожание, пила, пожирала его восхищение и его самого. Пожирала… Дерьмо. Дерьмо я. Я пачкаю всё, чего касаюсь. Пачкаю, оскверняю, превращаю в дерьмо, а затем пожираю. И сама становлюсь ещё обширнее, ещё вонючее… Ещё дерьмовее. Я дерьмо… Да как я до этого дошла. Да как я к этому пришла… Да я всегда такой была. Почему, почему я не убила это в себе, когда оно ещё не было так велико. Так… огромно. Так дерьмово. Почему…
Всё дерьмо рано или поздно вылезает наружу. Оно как прыщ. Сначала зреет, подготавливается где-то внутри, под толстой шкурой, а потом показывается. И долго, долго отравляет жизнь и делает противно всем окружающим. И даже если постараться от него избавиться, всё равно не получится это сделать до конца. А еще останется мерзкий уродливый след, тоже делающий противно всем окружающим. И не только им.
Дерьмо.
Есть люди, которые изначально живут так, чтобы никаких прыщей у них не появлялось.
А есть… а есть дерьмо.
Вот.
Дерьмо… Грязь на белой лилии… Тупая грязная зарвавшаяся малолетка, не видящая вокруг ничего, кроме собственной жажды власти, наширявшаяся этой самой властью и отравленная ею до мозга костей.
И неважно, кто это говорит. Бьякуран… Мукуро… Хаято… Сэри… Такеши… Кёя… Шоичи… мама... Какая разница.
- Я дерьмо. Я потребляю чужие желания, чувства, эмоции. Я беру их, превращаю в дерьмо и вбираю в себя. Дерьмо…
Девушка сквозь всхлипы услышала шорохи и замерла. Внизу кто-то ходил и гремел посудой. Мама встала готовить завтрак? Она глянула на часы, три семнадцать, рановато ещё. Скорее всего, Реборн вернулся. Тогда он, наверное, зайдёт к ней, хотя бы глянет… надо, чтобы она спала.
Девушка легла обратно. Полежала, смотря в потолок и выравнивая дыхание. Стараясь не заплакать снова.
Не думать, не думать, не плакать, не думать, не думать, не плакать, не думать, не думать. Не реветь… не думать.
Вот, даже сейчас она ищет все мыслимые и немыслимые поводы для того, чтобы не думать о дерьме и о себе! Даже сейчас она хочет забыть все свои выводы и жить дальше спокойно, будучи дерьмом и не вспоминая, что она дерьмо. Даже сейчас, даже сейчас она дерьмо! Дерьмо… такое дерьмо.
Девушка снова всхлипнула как можно тише и снова замерла, прислушиваясь к Реборну. Он как раз поднялся на второй этаж.
Приоткрыл дверь, заглянул. Зашёл. Тсуна молчала и дышала как можно ровнее.
- Тсунаёши. – Тихо позвал киллер. – Ты же не спишь.
Тсуна не ответила.
- Это видно. – Повторил Реборн. – У тебя сбито дыхание. И я слышал внизу, как ты что-то шептала.
Главное, чтобы он не понял, что она плакала.
- Тсунаёши. Ты серьёзно думаешь, что сможешь обмануть меня? Я различаю малейшие неточности в дыхании на раз. К тому же, если бы ты действительно спала, ты бы давно уже неосознанно отвернулась и спрятала бы уши под одеялом, чтобы внешний раздражитель не нарушал твой сон.
Тсуна всё равно не подала не звука.
Поскорее бы это мерзкое лицо высохло и вернуло нормальный цвет.
- Тсунаёши. Я хочу с тобой поговорить.
- А я не хочу. – Решила девушка всё же подать голос.