Театр Черепаховой Кошки

На ней почти ничего не было надето: только белые трусики и обтягивающая майка. Она что-то писала, ожесточенно вдавливая клавиши в клавиатуру. Писать получалось медленно: почти каждую букву Рита выискивала, сосредоточенно прикусив губу. Михаилу нравились и этот взгляд, и прикушенная губа, и тонкие бледные пальцы, и обтянутая легкой тканью грудь, и обнаженные ноги, и то, как Рита пересаживается, подгибая под себя то одну, то другую.

Михаил с наслаждением смотрел на нее до четырех утра, когда она, наконец, закончила писать и уснула в той же комнате, прямо на незастеленном диване.

И ей снова приснился Траволта.

Глава третья КРОВЬ НА ПЕРСТНЕ

1

На скорой Серегин работал пятнадцать лет и ни разу не попадал в аварию. Бог берег его, словно знал, что Серегин переживает за всех, кого возит: и за врачей, и за больных — особенно за детей. «Без меня-то вы куда? — бормотал он, разворачиваясь в тупиковом дворе на узкой подъездной дорожке, и руки его кружили над рулем быстро и резко. — Не довезу, так и не доедете».

А теперь он стоял возле помятой машины и чувствовал совсем не то, что должен был. Ему было как будто все равно, что случилось со вторым водителем, который так и сидел, не вылезая, за рулем своих «жигулей». Ему было неинтересно знать, почему он вдруг вскинулся, завел мотор и поехал, не разбирая дороги. Все эти вопросы крутились где-то на периферии сознания, а впереди, перед глазами, была абсолютная пустота и странная уверенность, что в доме напротив скрыто нечто важное.

Серегин медленно вел глазами по стене дома, что тянулся вдоль переулка, а потом нашел то самое окно. Он знал, что нашел верно, но окно было темно и безжизненно.

Серегин смотрел и смотрел: как рыбак на гладь реки, будто в надежде, что леска, ведущая в серую прохладную тьму, натянется, и загадочная рыба, большая и блестящая, плеснет вдруг хвостом…

— Контузило тебя, что ли?! Документы, говорю!

Серегин очнулся. Посмотрел в лицо инспектора ГИБДД осмысленным взглядом. И только тогда увидел за его спиной разбитые «жигули» и понял, что в них был ребенок.

…Скорая тронулась. Мир повернулся быстро и резко, бурые листья кустов вытянулись растекшимися мазками. Сашу замутило. Она пошатнулась и вцепилась пальцами в подоконник. Черепаховая Кошка насторожила уши. Кисть замерла, художник перестал рисовать. Потом темнота мастерской рассеялась. А скорая все еще трогалась с места.

Саша вытерла губы тыльной стороной ладони. Губы были пересохшие, искусанные и неприятно шершавые.

Скорая поехала. Проехала мимо оранжевой скамейки. Мимо красного кирпича стены. И, не замедляя хода, вывернула из двора в переулок.

Она вывернула, не остановившись, и Саша вдруг почувствовала паническое недоумение водителя красных потрепанных «жигулей», на которого надвинулась вдруг сумасшедшая белая с красным крестом машина. Взвизгнули тормоза, раздался глухой удар и скрежет.

Машины остановились, заглохли моторы. Что-то потекло из-под днища «жигулей», и на асфальте появилось темное пятно такой же формы, как Сашина клякса на платке.

К машинам бежали люди. Несколько человек, проходивших мимо, остановились и просто глядели на аварию.

Водитель скорой открыл дверь и спрыгнул с подножки. Это был лысоватый встрепанный мужичок с сутулыми плечами, на которых болталась старая кожаная куртка. Его широкие ладони взлетели вверх, к голове, и он застыл в такой позе, словно не понимая, что делать.

Водитель «жигулей» все еще сидел в машине. Сашино сердце тревожно сжималось. Из своего окна она не могла видеть салон. Двое молодых людей подбежали к месту аварии. Один из них открывал водительскую дверь «жигулей», а второй, почему-то, заднюю пассажирскую дверь. Он нырнул туда и долго возился, а потом показался снова, и на руках у него была маленькая девочка: белая шапка, розовая куртка с оборками.

Саша распахнула окно и услышала заливистый детский рев.

Живая-живая-живая-слава-богу-живая, шептала Саша.

Другой парень помогал выйти водителю. Это был почти такой же мужичок, как и водитель скорой, только не лысый: тоже в старой кожаной куртке и в черной, сдвинувшейся набок кепке. Он пошатывался и, кажется, не мог стоять самостоятельно.

Боже-боже-боже, пусть он скорее придет в себя.

Водитель скорой стоял, словно в трансе, и смотрел вверх. Он медленно-медленно переводил взгляд с одного окна на другое, пока не добрался до нужного. Вряд ли он мог видеть Сашу — свет в ее комнате не горел, — но глядел ей прямо в глаза. Фигура водителя была неподвижна и темна, будто он был нарисован густой гуашью поверх живого, движущегося мира.

Саша отпрянула, прижалась спиной и затылком к стене.

Когда она выглянула вновь, в переулке уже стояла бело-синяя машина ГИБДД, и водитель скорой не глазел по сторонам, а широко размахивал руками, что-то объясняя инспектору. Второй мужчина, из «жигулей», стоял возле своей машины и держал девочку за руку. Другой рукой он прижимал к уху мобильник.

Девочка уже не плакала, а осматривалась по сторонам и робко тянула деда в сторону качелей.