Театр Черепаховой Кошки

Окно с Черепаховой Кошкой послушно плывет за ней, как воздушный змей на короткой нитке: кусок натянутого на раму шелка, который слегка треплет ветер.

Саша оказывается вплотную к отцу.

— Перелезай, — шепчет она.

— Нет, сначала ты. — Виктор качает головой и слегка отступает назад, чтобы Саша могла перекинуть ногу.

Она садится на парапет верхом, а отец завороженно смотрит за каждым ее движением. Он держится сейчас только на руке, потому что согнутые в коленях ноги затекли и дрожат. И конечно, нога подводит его.

Нога подводит его в тот момент, когда он отрывает от парапета руку, чтобы схватиться поудобнее.

Виктор неуклюже заваливается на бок и взмахивает руками.

Его висок бьет между глаз Черепаховой Кошке, Кошка испуганно вздрагивает, но, будучи эфемерным существом, пропускает Виктора сквозь себя.

4

Тропинка выходит к Волге. У Риты дух захватывает, когда заканчивается лес и начинается берег, покрытый ровным слоем свежего снега. Солнце выглядывает еще раз, и снег вспыхивает яркими огненными точками. На берегу он белее, а на реке — немного темнее, с легким свинцовым оттенком.

Рите вдруг становится спокойно. Даже нога уже не отзывается резкой болью на каждый шаг, а только пульсирует мягким и слегка неприятным теплом.

Она знает это место. Рита помнит его другим, осенним, но они с Виктором так часто вспоминали, как лежали на взгорке — вот там, чуть левее — и как смотрели на лес на том берегу, что ошибиться невозможно. Тогда, после удивись-игры, у них появилась Саша.

Рите начинает казаться, что в таком месте ничего плохого с ней произойти не может.

Она медленно идет за Вестником по узкой, припорошенной снегом тропинке. Дышится легко. И приятно представлять, как под снегом и толстым темным льдом медленно продолжает свое течение огромная река.

«Хорошо, — уговаривает себя Рита, — сейчас мы полюбуемся на реку, и он отвезет меня обратно в город. В городе много людей, там я смогу избавиться от него и пойти домой, посмотреть, как там Саша. И спросить Витю, почему он так сильно похудел». Этот вопрос тревожит ее чем дальше, тем больше.

Вестник оборачивается к ней и хмурится, будто при нем нельзя думать о своей семье.

Рита снова сникает. А между тем оказывается, что они уже пришли.

То, что издалека выглядит как большой сугроб, оказывается просторной беседкой. Восемнадцать лет назад никакой беседки тут не было. Рита обнаруживает, что к тридцати шести годам стала консервативной: даже такая незначительная перемена вызывает в ней неприятное чувство.

Вокруг беседки намело снега, снежная шапка свисает с крыши нежными синевато-белыми полукружиями, но внутри чисто и сухо. Тут стоят два плетеных кресла и стол, с которого Вестник немедленно сдергивает легкую салфетку. Под салфеткой обнаруживаются вино и легкие закуски. Все выглядит так, будто тут только что кто-то был, но, пока они шли, ни один силуэт не мелькнул на горизонте, и Рита думает о невидимых мышках Туу-Тикки. Так гораздо проще, потому что, если ты сказочный герой, с тобой, в конце концов, не случится ничего плохого. Она усаживается в кресло и замечает, что вид из беседки чудесный, ничуть не хуже, чем со взгорка, а потом спрашивает:

— Как ты мог все это устроить, если только сегодня приехал в город?

Михаил вздрагивает от неожиданности. Вопрос выводит его из равновесия, потому что если он чего и ждет, то не дурацких вопросов, это точно.

Ему нужны заверения в его исключительности и признательность за чудо, которого ждет любая женщина. В конце концов, общаясь с ним в Сети, Рита поняла, какой он необыкновенный, умный и талантливый. И тут, на заснеженном берегу, Михаил не находит ничего, что этому противоречило бы. А значит, она по-прежнему должна обожать его. Но что-то подсказывает, что обожающая женщина ведет себя не так.

Михаил открывает бутылку и разливает вино по бокалам, игнорируя Ритин вопрос. Берет бокал, отходит к перилам беседки, и Рита наклоняется за вином сама. Пальцы смыкаются вокруг тонкой стеклянной ножки. Ножка холодна, как сосулька. Рите вообще холодно, и она никак не может заставить себя сделать глоток. Так и сидит, обняв бокал ладонью, и ее рука немеет от холода.

Есть ей тоже не хочется. Хочется только домой. И тут она соображает, что могла бы позвонить. Рука тянется к сумочке, в которой лежит телефон, но сумочки нет, сумочка с телефоном где-то потерялась…

— Красиво здесь, — говорит Вестник.

— Угу, — отвечает Рита и зябко поводит плечами.

Его недовольство усиливается: стоило давать ей повод выразить свою благодарность, чтобы услышать всего лишь «угу». Вестник хмурится.

— Пойдем отсюда, — говорит он Рите и нетерпеливо смотрит на нее.

Рита с радостью ставит холодный бокал на стол, к фруктам и тарелке с сыром.

— Пойдем. — Она осторожно встает, пробуя ногу на прочность. Нога не подгибается и почти не болит, но Рита чувствует, что это если вести себя осторожно. В голове звенит маленький колокольчик предупреждения: попробуй-ка наступи на нее с размаху.

Вслед за Вестником она выходит из беседки, и за ее спиной мягко падает с крыши кусок снежной шапки. Шшшшшух…