Театр китового уса

– Мы выставим его на обозрение, чтобы все могли прийти им восхититься.

– Мы повесим его кости у потолка в Дубовом зале.

– Да! У нас в доме будет огромный скелет!

– Экспонат национального значения.

– Бедный кит, – тихонько говорит Овощ.

Мистер Брюэр вглядывается в кита.

– Я сомневаюсь, что миссис Брюэр разрешит вам принести это на ее чистые полы.

Кристабель осторожно отпускает флаг, с облегчением отмечая, что он остается стоять, и опускается на корточки, чтобы прошипеть Дигби:

– Он не хочет с нами сотрудничать. Нам придется самим уведомить власти. Можешь добежать до дома? Нужно будет послать телеграмму.

– Кому?

– Властям. Я останусь тут. Сторожить.

– Ладненько. – Дигби убегает, утаскивая с собой Ов.

Они взбегают по крутой тропинке, что ведет от пляжа к их дому. Это, как часто отмечает Ов, одна из тех тропинок, по которым волнующе ходить, если не знаешь, куда она ведет. У нее, говорит Ов, какая-то запретная атмосфера. Она изгибается и вертится вверх по утесу – дрок и терновник теснят ее с обеих сторон, сплетаясь шипастыми ветвями так, что невозможно рассмотреть, куда она ведет.

Наверху в неопрятной живой изгороди старая деревянная калитка с предупреждающим знаком: ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. Дигби и Ов с грохотом влетают в калитку и продолжают бежать по тропинке сквозь густую рощу. Под ногами трещат ветки, вяхири взлетают из папоротника, панически хлопая крыльями, лезвия солнечных лучей наискось взрезают кроны. Роща редеет по мере того, как ширится и становится более очевидной тропинка, обрываясь у кромки большой лужайки. Дети несутся по ней к главному входу в Чилкомб. Они открывают тяжелую дверь и, обернувшись шикнуть друг на друга, осторожно проходят в Дубовый зал, где свет из нового стеклянного купола, встроенного в крышу, падает с высоты всего здания на осколки разбитой бутылки виски, которые заметает стоящая на коленях горничная.

– Оставь, оставь, – говорит Уиллоуби, босиком спускаясь по изгибу главной лестницы, заправляя залитую рубашку в помятые брюки. – Разбитых бутылок будет больше, уверен. Можно начать привыкать ходить по ним. Главное – завтрак. Я отчаянно хочу завтракать.

– Да, мистер Уиллоуби, сэр, – говорит горничная. – А ваша жена, сэр? Требуется ли принести что-то в ее комнату?

– На время Великого поста Розалинда отказалась от всей твердой пищи. Она наслаждается исключительно жидкой диетой.

Дети смотрят, как на галерее открывается дверь и появляется обернутая в персиковый шелковый пеньюар Розалинда со следами макияжа на глазах.

– Я тебя слышу, Уиллоуби. Ты просто грохочешь. Я хочу чая и тостов. Ты же знаешь, что я хочу чая и тостов. Мой портсигар пропал.

Уиллоуби, дойдя до горничной, театральным голосом шепчет:

– К черту чай и тосты. Я хочу позавтракать снаружи на лужайке. Организуешь мне?

– Мой серебряный портсигар, – продолжает Розалинда. – Тот, что ты мне подарил.

– Проверь карманы брюк у Перри. Он точно был у тебя, когда ты сидела у него на коленях.

– Ты меня заставил там сидеть, Уиллоуби. Ты всегда так говоришь, будто ни при чем.

– Я нуждаюсь в яйцах, – говорит Уиллоуби, по-прежнему обращаясь к горничной. – Как тебя зовут – ты Люси или Элси? Вечно путаю.

Розалинда быстро спускается, шлепая атласными тапочками по ступенькам и затягивая пояс халата.

– Люси уже несколько месяцев как уволилась, а Элси у нас никогда и не было. Оставь девушку в покое. Как бы ее ни звали, она должна принести мне чай.

– И почему твой чай, а не мой завтрак? Чего ты хочешь, Розалинда?

Теперь она рядом с ним, и ее руки заняты его талией – вытягивают рубашку из брюк, укладывают тонкие пальцы на плоть его живота.

– Я не слышала, как ты встал. Проснулась, а тебя нет. Ты оставил меня там одну.

– Я практически уверен, что выполнил свой мужеский долг. Я был голоден, женщина. И все еще не ел.

– Дигби! – восклицает Розалинда, вдруг замечая детей. – Что ты делаешь? Ты был на улице? Что это у тебя на шее?

– Прекрасный плащ из козлиной шкуры, мама.

– Похоже на кухонное полотенце. Надень курточку. Помнишь, как ты в тот раз весной ужасно простудился? Ты не так здоров, как отец.

– Его отец голоден и собирается позавтракать яйцами, если только кто-то их ему принесет. – Уиллоуби проходит мимо детей, ероша мышиные волосы Ов мимоходом.

Горничная быстро шмыгает в сторону кухни.

– Наши гости тоже рассчитывают на завтрак, Уиллоуби, – говорит Розалинда. – Сколько у нас вчера было народу?

– Семь человек? Десять? Эта ужасная женщина в тюрбане определенно осталась, – его голос разносится по каменной прихожей.

– Она американская поэтесса. Любимая публикой.

– Какая жалость, – доносится голос Уиллоуби с солнечной лужайки.

Розалинда вздыхает.

– Ты мог бы с ней хотя бы поговорить.

Ов ободрительно кивает Дигби, выталкивает его вперед.

– Мама? – говорит он.

– Да, милый.

– Могу я послать телеграмму властям?

– Это один из глупых прожектов Кристабель?

– Это не глупый прожект. Это дело национальной важности.