Театр мистера Фэйса

— Мужайтесь, мистер Принц. И умрите, как мужчина! — заключил клоун отчасти грустно. Жребий сделан, никто не мухлевал и твою руку не подталкивал. Всё честно.

— Что значит — умрите!? — удивился Данте. И сам поразился глубине своего горя.

Нет ничего слаще, чем смотреть в глаза жертвы! Понимая, что жертва невероятно напугана и она — твоя, только твоя — и удрать не получится!

— Это значит, что вы сейчас умрёте! — взвыл толстый Папа.

— Это значит, что вас изрешетят пулями! — пропел жирный Доу-Джонс.

— Это значит, что вам нужно стоять к нам лицом! — предупредил сухопарый Спирт.

— Потому что настоящие мужчины встречают смерть лицом, а не жопой! — подчеркнул смугляк Мечта.

— Патроны разве… боевые?! — вместо возгласа вырвался стон. — Эй, клоун, мы так не договаривались!

Игроки закончили с зарядкой. Однако надо дать возможность режиссёру произнести Напутственное Слово! Перед отправкой поэта на тот свет. Иначе не по-джентльменски получится…

— Вы сказали, что это театр! — возопил Данте. Дикие глаза. Бывают у загнанной дичи и у поэтов под прицелом. — Патроны все-таки боевые! Чёрт! Чёрт! Чёрт!

— Театр, где ставка — собственная жизнь. Вы приняли это условие, подтвердив согласие приходом… Молитесь, мистер Принц! — умиротворение на грани с сочувствием. Но. Как часто встречается в нашей жизни «но»! Иногда за минуту до смерти. Арлекин бесстрастно скрестил руки на груди.

Пора! Всё сказано и всё сделано. Кульминация. Она — вот она! Игроки направили револьверы на поэта, стоя на месте — «плечом к плечу» — примериваясь. Данте у торца стола, бесы — по его сторонам. Режиссер — против поэта, у другого торца. Стволы почти что уперлись Данте в грудь.

— Нас четверо.

— На счёт «четыре» его мочим!

— Я буду считать!

— Я буду считать!

Не время спорить. И смысла нет. Мочилово на мази. Такт убийц по отношению к другим бесам — непременное условие всестороннего кайфа!

— Считаем по очереди! — воззвал один из Игроков. В конце концов, поэт не индейская целка, а бесы не ковбои, что требуют у племени виниту «право первой брачной ночи». Воззвание больше почувствовали, чем услышали. И то ладно.

Данте, как под гипнозом, всё всматривался в Арлекина. На лице клоуна — безразличие. Щелк! Щелк! Щелк! Щелк! Бесы взвели курки. До собственных похорон отрезок меньше, чем из чрева матери до выхода в руки акушера!.. Надо смотреть в глаза смерти и пытаться с нею разговаривать!

— Так, ОК!.. Закончим театр! Я… я не мистер Принц! — поэт выставил руки вперед. Одновременно сделав шаг назад. Когда видишь направленные на тебя четыре ствола, то шаг назад — самое малое, что требует от тебя твой инстинкт самосохранения. И самый мужественный характер помешать не сможет. А рассказы о помехе со стороны такого характера — это либо фанатизм, либо байки. Фанаты, к слову — больные люди, психически. Не смешно.

На лице клоуна возникло любопытство. Кто же ты, поэт?

— Раз! — грянула многоголосая команда.

Бесы сделали по синхронному шагу к Данте. В глазах — жажда убийства. Врешь — не удерешь!

— Ээй! — поэт мощным рывком разодрал на себе хламиду, явивши чужим глазам парадную (белую) двойку-костюм, суетливо залез в карман пиджака… — Ээй! Во…от! — Данте выхватил из кармана перстенёк… стиснув его пальцами, выбросил руку вперёд — показывая Игрокам. — Я Принц Эндрю — наследник Короны! Божий помазанник, чёрт возьми!..

На лице клоуна возникла усмешка. От Арлекина до Данте — десятка футов. Если прищурить глаза и чуть наклониться — то можно увидеть вензель на печатке…

— BG.

Кукловод не стареющая дева из кадрового агентства, знает толк в подлинниках!

— Наследник королевского дома Бирмингемов!.. Только это не повод, чтобы не умирать, Ваше Высочество, — коротко рассмеялся театрал.

— Два! — крикнули бесы.

Второй шаг назад, поэт! Жажда убийства — та вещь, что не слышит никого, кроме себя. Нет больше бесов, а есть их жажда убийства. Одна на всех! Поглотившая разум и душу!

— Три! — Игроки замерли на местах, прицеливаясь.

Третий шаг назад, поэт! Разговаривать надо с тем, кто тебя слышит, по крайней мере.

— Я не хочу умирать так и здесь! — полетел в Арлекина отчаянный вопль. — Слышишь, ты — режиссер хренов!

На лице клоуна усмешку сменило — презрение. Детский сад. Если невыполнимое желание ребенка надо гасить лаской, то такое желание от взрослого дяди — это признак того, что дядя не повзрослел. Даже став дядей. Идиот, — по науке. Как вы смотрите на идиотов? Жалость или презрение. Третьего не дано.

— Че-ты…! — четыре пальца двинули спуски четырех револьверов. Нажать на спусковой крючок не так-то просто. И тот, кто ни разу на спуск не давил — с первой попытки вряд ли это осуществит. Тот же, кто стрелял продолжительное время назад — не вспомнит свой навык мгновенно.

— Я не имею права умереть так и здесь! — завопил в истерике поэт, делая четвертый шаг назад. Четы…!

По лицу клоуна пробежала искра. Презрение вмиг исчезло, но эмоция на замену не пришла. Не успела. Машина времени — полезная штука, жаль, что она вне нашего жанра, кукловод!