Театр мистерий в Греции. Трагедия

К несчастью, материал, которым мы располагаем, очень беден и обрывочен. После падения классического мира все его культурные формы стали преследоваться, ибо считались дьявольскими. Последние более или менее значительные его остатки, хранившиеся в тайных библиотеках Константинополя, были изъяты и уничтожены участниками Четвертого крестового похода*, которые из-за сектантского фанатизма забыли о своей миссии и предались взаимной вражде, ненавидя друг друга больше, чем мусульман. Возможно, именно в Константинополе пал последний занавес, который отделил нас от наших собственных истоков, вынудив заново выдумывать мир – неестественный, искаженный, лишенный корней.

Деметра

(Национальный римский музей, Палаццо Альтемпс, Рим)

Пролог

Свой апогей трагедия времен золотого века – блестящего века Перикла– пережила в V веке до нашей эры, но возникла она отнюдь не вдруг, ее истоки нужно искать в эволюции церемониальных форм, существовавших ранее.

Мы не можем с хронологической точностью установить, когда возникли Мистерии, и поэтому не можем и отследить, каково было их социальное влияние и когда они появились публично (или отчасти публично), в виде представлений, доступных непосвященным. И само посвящение в Мистерии – эзотерическую грань религии – происходило, должно быть, весьма избирательно, поскольку даже во времена упадка Элевсинских мистерий в I веке нашей эры тщеславный император Нерон, чьи желания были законом для ста миллионов человек, захотев пройти всего лишь испытательный этап Мистерий, получил отказ. Ни лесть, ни угрозы не помогли ему открыть плотно запертые двери, охранявшиеся теми, кто предпочли бы тысячу раз умереть, но не нарушить обет молчания перед кем-то, кого они не считали достойным приблизиться к Вертикальному Познанию, будь он нищий или император.

Деметра (слева), Персефона (справа) и Триптолем – сцена из Элевсинских мистерий. Прорисовка рельефа V в. до н. э. (Национальный археологический музей, Афины)

Возможно, греческий театр уходит своими корнями в открытые церемонии, которые, насколько мы сегодня знаем, для подкрепления очередных верований проводились во всем эгейском мире со II тысячелетия до нашей эры.

В местах, освященных мистериальной традицией, показывали образы, устраивали шествия, собрания в лесах, на горах и в пещерах. Позднейшее оформление театральных площадок могло имитировать глубокие долины, где блуждало эхо, или же вулканические расщелины, обеспечивавшие зрителей-участников церемонии естественными ступенчатыми скамьями из камня.

Древние, прекрасно зная о существовании подземных ходов, скрытых рек и необычных источников, вполне могли использовать их, чтобы усиливать парапсихологическое и духовное воздействие своих возгласов, танцев и песен, имевших «мантрическую*» силу.

Чтобы понять феномен трагедии, мы должны очистить сам этот термин от сопутствующих ему сегодня значений, которые роднят его с болью, страданием, несчастьем. Разумно вспомнить также, что шкала моральных ценностей у греков классического времени и степень влияния на них материальных и психологических обстоятельств весьма отличались от современных. Например, трусость и малодушие в битве считались очень серьезным проступком и внушали большее отвращение, чем воровство или супружеская неверность. С другой стороны, как мы уже упоминали во вступлении, дух группы, рода или семьи естественным образом довлел над чувствами и желаниями отдельного человека. Пытаться судить о нравственных ценностях, пронизывающих трагедию, с помощью шаблонов и норм, взятых из христианства, иудаизма или ислама, – такая же ошибка, как судить об обычаях и верованиях, царящих в современных Риме, Иерусалиме или Каире, с позиции древнего эскимоса.

Согласно Аристотелю, трагическимявляется то, что посредством страха и сострадания очищает душу от тех или иных страстей. Но трагический ужас – не то мелочное и эгоистическое чувство, которое мы испытываем, сталкиваясь с физическим злом. А трагическое сострадание – это вовсе не то доброе, но обыденное чувство, которое вызывает в нас вид чужого страдания, когда мы им проникаемся.

Трагический ужасвызывается созерцанием того, как Космическая гармония, отраженная в нравственном законе, нарушается по вине одержимого страстями человека. Трагическое сострадание способны вызвать в нас только те персонажи, которые движимы благородной и великодушной идеей. Мы можем испытывать его только становясь свидетелями борьбы между человеческими страстями – похожими на демонов, вселившихся в душу, – и вечными Универсальными Законами, которые должны сдерживать, умерять нас. Или же мы можем испытывать сострадание, когда видим физическое страдание или уничтожение человека в момент триумфа его морального достоинства. Увы, аристотелевское описание дошло до нас через ряд копий, и, по мнению многих специалистов, в нем осталось мало от оригинала. Но, конечно, основные представления, изложенные выше, – это позвоночный столб «параферналий*» всех версий и всех переводчиков.

Дионис-Вакх