Театр Молоха

Даша ринулась к двери в бывшую свою детскую. Вновь из глубины ее души поднялась неудержимая злоба. Она толкнула дверь, та оказалась запертой, тогда Даша с размаху бухнула в дверь ногой.

– Открывай! Открывай, ведьма старая!

«Что я говорю?! – промелькнуло в ее голове. – Разве так можно о Димкиной матери?»

За дверью молчали, тогда Даша стукнула еще раз, и еще, и с непонятным удовлетворением заметила, как по двери разбегаются трещины. Тут до нее дошло, что замков на двери никаких нету, просто она открывается наружу. Даша рванула ручку и влетела в комнату.

Свекровь сидела на кровати. Увидев Дашу, она вскинула голову и попыталась было что-то сказать, но передумала.

– Молчишь?! – Даша рассмеялась каким-то не своим смехом. – Язык твой ядовитый отсох?! Это правильно!

– Дарья, выйди немедленно! – приказал ей муж, оказывается, он тоже был здесь.

– Это с чего я должна выходить? – она подбоченилась и пошла на него. – С какой радости?

– Ты потом пожалеешь…

– Угу. Пожалела уже! – сообщила она. – В общем, так! Я, конечно, дура, но исправлюсь. Повторяю – вон из моего дома! Немедленно! Мы уж с моими придурками как-нибудь сами!..

– Прекрати! – Теперь муж тоже стоял перед ней, злой и взъерошенный, как попавшая под дождь птица. – Немедленно остановись! Ты прекрасно знаешь, что та квартира сдана на полгода и матери некуда идти! Даша, опомнись! Я тебя не узнаю!

«Я тоже», – подумала Даша.

Чтобы дать выход накопившейся злости, она схватила хрустальную вазу, стоявшую на серванте, и бросила ее об пол. Ваза разбилась на множество сверкающих кусков, свекровь ахнула. Даша прислушалась к себе – ей стало чуть легче. Тогда она деловито потерла руки и подошла к серванту.

У свекрови было полно хрусталя – когда-то давно она работала в школе, и на каждый праздник родители дарили ей вазы. Или салатницы. Или менажницы.

Бах! – на пол полетело большое блюдо для пирожных. Бах! – настала очередь вазочки для варенья. Менажница застряла в дверце серванта, Даша рванула ее, оцарапала руку.

– Ох! – это свекровь издала крик раненого зверя и рванулась к Даше. – Не надо, не бей!

Даша бросила менажницу и схватила вазу для цветов.

– «Лидии Васильевне в День учителя от шестого «Б», – прочитала она вслух.

Даша подняла вазу повыше, чтобы она уж наверняка разбилась. Свекровь смотрела на нее снизу вверх, и в глазах у нее было страдание. Подскочил муж и попытался вырвать у нее из рук дурацкую вазу. Не получилось, тогда он сильно сжал ее руку, так что у Даши слезы брызнули из глаз, и ваза выпала прямо в руки свекрови, подхватившей ее.

Муж схватил ее за плечи, сильно тряхнул, так что у Даши хрустнули косточки, и из-за обшлага рукава выпала камея. Злость прошла, в душе остались боль и обида. Даша вырвалась из железной хватки мужа и устремилась в прихожую. Она поняла, что не может здесь больше оставаться, рванула с вешалки то, что попалось ей под руку – это оказалась злосчастная кожаная куртка, – и сунула ноги в кроссовки.

* * *

Даша сбежала по лестнице, выбежала на улицу и только тогда опомнилась.

Что с ней творится?! Сколько она себя помнит – всегда она была сдержанной, рассудочной, осторожной. Она никогда не повышала голоса, никогда не совершала необдуманных поступков. Прежде чем что-то сказать или сделать, она долго раздумывала, взвешивала, прикидывала, к чему это может привести.

И часто случалось так, что, пока она обдумывала последствия своих слов или поступка, делать или говорить что-то было уже поздно и незачем.

И к чему же привело ее разумное, рассудочное поведение?

Только к тому, что на ней ездили все, кому не лень: от начальства и сослуживцев до мужа и свекрови!

Сегодня Даша саму себя не узнавала. Она говорила и совершала поступки, не задумываясь о последствиях – и это принесло ей удивительное чувство освобождения! Как будто она разорвала душный, сковывавший движения кокон и вырвалась на свободу, развернув яркие цветные крылья.

Даже то, что она сейчас ушла из дома…

Раньше она не могла такого даже вообразить!

Куда она ушла поздно вечером? Куда направляется?

Она не имела об этом ни малейшего представления.

У нее не было с собой ни документов, ни денег, но это ничуть ее не волновало.

Она шла по улице, не выбирая направления, и твердила про себя одно-единственное слово: «Свободна!»

Так прошло, может быть, полчаса, а может, и час, и Даша вдруг опомнилась – в каком-то совершенно незнакомом месте.

Она шла по узкому безлюдному переулку. Справа от нее возвышалось фабричное здание из красного кирпича, увитое густыми побегами дикого винограда, слева – четырехэтажные жилые дома, довольно старые, с отбитой штукатуркой и ржавыми водостоками. В маленьком сквере в конце переулка царила какая-то суета: там звучали чьи-то вопли и раздавался собачий лай.

Даша прибавила шагу и увидела жалкую и отвратительную картину.

Посреди сквера к детской карусели была привязана большая белая собака. В нескольких шагах от нее, на безопасном расстоянии, стояли несколько мальчишек. Они по очереди швыряли в собаку камнями и обломками кирпичей и громко радовались, когда попадали точно.