Театр одного зрителя

— И вовсе зря ты обосрался в кустах. Надо было мне доложить. Я же законник, а не фраер какой-то. Сдрейфил и вместо честно заработанных бабок повесил на себя поджог с попыткой мокрухи. Глупо, — сказал законник, а сам подумал: «Это очень хорошо, что ты тогда в штаны наложил, а прораб, с перепугу, вернул мне всё, что упёр… А может, зря я в больницу к нему не съездил. Может, помог бы ему чем-то… Но мне же обидно было, что он меня, своего кореша, обворовывал. Главное, я его последнее желание исполнил», — под конец успокоил себя законник.

— Дураком был, — согласился парень. — По разным стройкам помыкался, но каждый божий день думал, как вернусь, прорабу отомщу. Приезжаю домой и узнаю, что он от инфаркта сковырнулся. Вроде, камень с души должен был упасть, а у меня чувство паскудное, будто обманули меня. Решил водкой залить злобу, и тут ещё одна портовая шлюха подвернулась. Ну, думаю, погуляю с ней перед дорогой. Денег едва на билет осталось, а эта сука пристала: «Плати, плати». Я и заплатил ей, как прораб мне. Дал по зубам, а очнулся в тюрьме. В груди всё клокочет. Знаете ведь, как в тюрьме относятся к насильникам. О самоубийстве стал подумывать, но сеструха через адвоката подсобила, и устроила меня в психушку. В кореша мне сразу же набился один санитар. Пронюхал он, где вашу кассу схоронили, узнал про мою обиду и стал подбивать. Боялся, что один не справится.

— От кого пронюхал? Кто наводку дал? — резко спросил законник.

— Я его спрашивал, а он ткнул пальцем вверх и по горлу чикнул. Потом я понял, что большой человек надоумил его.

— Почему думаешь, что большой человек?

— А у меня с корешем разговор был. Мне, понятно, хана, ежели обратно на нары попаду. А он как будет выкручиваться? Тут он мне и говорит, что у него есть, кому заступиться, и только поэтому он решился на такое дело. А кто может заступиться в тюрьме за потрошителя вашей кассы? Тот, кто повыше законника будет, а кто это — решать вам.

— Говоришь, повыше законника? — нахмурился законник

— Вот и я, не поверил ему, пока большой человек мне ксиву не сварганил. Кореш сеструхе звякнул. Забрал у неё мою старую фотку, а мне уже вернул с печатью, как положено. Тут главврач дал дуба, а кореш смену сдавал. Всё так ладненько складывалось. Пока я на перекличке был, кореш раздобыл белый халат, ботинки стырил и, как санитара скорой помощи, вывел наружу. На целый день фора была, пока хватятся, что убёг. Мы на тачку и к барыге. Кореш его расписание загодя изучал, и он по субботам у зазнобы своей должен был ночевать. Всё так удачно было, и день подходящий. В дом вошли, а он дрыхнет на кровати. Кореш не выдержал и спрашивает его: «Что же ты, балда, дома ночуешь, а не у зазнобы?» А он: «У неё менструальный день». И смех и грех. Тут кореш на ноги навалился, я на грудь сел, надо по горлу чикать, а у меня злости никакой. Тут барыга хаву свою раскрыл: «Убивают!» и рукой под подушкой шарит. Долбанул я его пару раз рукояткой ножа, сам пошарил под подушкой, а там чисто. Забыл, видать, ствол уложить. Надо чикать, пока он ни «бэ» ни «мэ», а я не могу. У нас уговор был, ежели барыга дома, то режу я. Кореш нервничает, визжит: «Режь гада, пока не очухался!» а я ему, что злости нет никакой. А кореш мужик умный. Он и отмычки нужные подобрал и знал, чем озлобить меня. Говорит: «Ты сколько времени баб не трахал? Тебя самого перетрахали в тюрьме, а он, гад, менструальной кровью замараться побрезговал. Сам на сумасшедших бабках сидит, а на свою бабу скупится, раз она в рот не берёт по своим срамным дням». И такую злость он во мне вызвал. «Ах ты, гад! Всё тебе, да для тебя, а ты ещё и брезгуешь? А мне?» Так начиркал я его, что лохань крови нахаркалась на меня, и с непривычки я блеванул. Пока он бабки поровну раскладывал, я в ванной отмывался. Потом бегом на вокзал, но опоздали. Поезд только через сутки. Кореш надумал портфельчик спрятать в камере хранения, а вещички барыги потаскать себе на хату. Я его отговаривал, а он, знай своё: «Жалко добро бросать». А на вокзале сказал: «Ежели поймают меня, скажу, что эти вещички ты мне дал за услугу. Всё равно ты в бегах». На том и порешили. О своих деньгах он уже молчок, а я шифр подсмотрел, и со своим чемоданчиком прямиком в порт.

-109-

Доктор вернулся с синими кругами под глазами.

— Тошноты, головокружения нет? — спросил он парня, увидев, что тот снял повязку и теперь уплетает за обе щёки.

— Всё в порядке, — промычал парень. — Как сестра?

— Спит, а завтра будет, как огурчик.

— Руки ей развязали? — спросила цыганка, и доктор рассмеялся.

— Всё-таки ты подозреваешь, что и я своих больных лечу «сухим бромом». Если есть коньяк или водка, тащи сюда. Покорми меня, хозяйка. Разве не видно, что я в эйфории? Глупое состояние для усталого человека. Значит так, вы не должны проговориться о случившемся. Я ей внушил, что всё это было во сне, на тот случай если она вдруг вспомнит. Это то, что называется «святая ложь». Надо только следы замести.

— Сейчас займусь телефоном, а ружьё уже на месте, — сказал парень.