Театр Роберта Стуруа

Так, по мнению А. Соломонова[273], ожидание Годо у Стуруа не становится событием, поскольку оно проходит, по описанию рецензента, так: «Поговорили, поплясали, песенку спели. И опять – ждать и ждать». Спектакль критик считает неудачным, поскольку текст в спектакле, на его взгляд, не разыгран «никак». М. Давыдова[274] называет спектакль скучным и утомительным и сетует на неразгадываемые метафоры, правда не упоминая ни одной из них. На невнятность постановки указывает и Д. Годер[275]. Спектакль, по ее мнению, «полон каких-то непонятных действий, словно иероглифы, многозначительно разбросанных по постановке», какие именно детали постановки при этом имеются в виду, в статье не уточняется. На взгляд Е. Ямпольской[276], спектакль Стуруа – это «мастерскиисполненнаяневыносимозануднаявещь. Пишется в одно слово, чтобы передать ощущение кантиленности». На ее взгляд, сюжета и действия в спектакле нет и на сцене ничего не происходит.

У некоторых рецензентов возникает вопрос относительно самого обращения режиссера к этой несовершенной, с их точки зрения, пьесе Беккета, Например, А. Соломонову[277] в ней не хватает ясного смыслового посыла и последовательной истории. У Е. Ямпольской[278] пьеса оставляет нелепое впечатление. Другие рецензенты, напротив, отмечают плодотворность выбора режиссером пьесы Беккета, особенно в грузинском социальном контексте. Так, по мнению И. Корнеевой[279], в классически абсурдных сценах спектакля зрители видят «срез реального положения в Грузии». О том же пишет М. Мамаладзе[280]. По ее словам, грузинское обретение театра абсурда вызвано самой жизнью, разыгрывающейся по принципам абсурда.

Обсуждение спектакля не обошлось и без разговора о «неправильности» сценической интерпретации пьесы. Например, А. Соломонов[281] упрекает режиссера в нежелании отвечать на вопросы: «С какой интонацией сегодня должна быть разыграна абсурдистская драма, каким образом организовывать смысл в подобном тексте, как обходиться актеру с ролью?» С позиции будто бы существующей нормы подходит к обсуждению постановки и М. Давыдова[282], объясняя, что пьеса Беккета для того и написана, чтобы задавать вопросы, и что ее драматургическая структура разомкнута. В статье перечисляются и вопросы, на которые, по мнению рецензента, режиссер и его спектакль должны были ответить, но не ответили: кто персонажи и кто такой Годо? Где и зачем его ждут? В свою очередь, Н. Каминская[283] спокойно фиксирует, что «у Стуруа нет решительно никакого пиетета к классику», отмечая разницу интонаций в спектакле Стуруа и пьесе Беккета. Она считает, что благодаря остраннению режиссером и без того странной истории, данной в пьесе, а также театрализации ее «словесной галиматьи» в спектакле зритель видит «абсурд в квадрате». При этом возникающий на сцене абсурд, на взгляд критика, оказывается ближе к людским эмоциям, поскольку жесткие построения Беккета растапливаются «человечной актерской игрой».

Авторы многих статей недовольны элементами клоунады в спектакле и театральными играми героев. Например, претензия Д. Годер[284] в том и состоит, что Стуруа сделал героев клоунами, а один из них «даже ходит чаплинской походкой». О. Зинцов[285], противопоставляя спектакль сухому и бесцветному, на его взгляд, языку пьесы, сетует на то, что Стуруа беккетовский текст надо было «непременно расцветить, добавить (…) театральности». А М. Давыдова[286] досадует, что все герои спектакля оказываются актерами, «гэг едет на гэге» и режиссер «просто носится с (…) буффонадой как с писаной торбой».

При этом рецензенты, вероятно, упустили из виду, что первое действие пьесы, по которому и поставлен спектакль, густо прослоено множеством детально прописанных в ремарках Беккета клоунских приемов, реприз, интермедий. Не случайно эта сторона пьесы вызывает особый интерес исследователей. Сошлемся хотя бы на работу О. Ю. Мартыновой[287], где она проанализирована подробнейшим образом, с разбором конкретных фрагментов текста, в основном в переводе С. Исаева, представляющего этот аспект произведения наиболее выпукло. В статье анализируется классический клоунский дуэт Рыжего и Белого, в амплуа которых предстают Эстрагон и Владимир; их клоунская манера общаться и осознание героями игровой природы происходящего. Объектами рассмотрения исследователя являются в том числе и цирковые умения героев. Автор труда отмечает отсутствие в пьесе психологически разработанных характеров и участие в действии масочных персонажей, наделенных Беккетом яркими клоунскими характеристиками; и даже то, что драматург упоминал в связи с ее героями котелок Чаплина. В работе уделяется внимание и сцене с участием Поццо и Лакки, также предстающими актерами, где Владимир и Эстрагон, судя по их репликам, ощущают себя зрителями то ли театрального, то ли циркового, то ли мюзик-холльного представления.