Театр ужасов

– У шефа связи в мэрии. – Костя назвал имена, которые были на слуху. Имя шефа мне тоже показалось знакомым, я подумал, что где-то что-то про него читал или слышал. Кажется, оптимист, из разбогатевших случайно, поверил, будто что-то может изменить в Каменоломне, не без симпатии к русским… – Он любит снег, Гренландию, Хёга, хочет что-то сделать для людей, чтобы что-то осталось после него, чтобы его помнили… Романтик!

Романтик? С трудом верилось!

– Кажется, много угля, – поморщился Костя.

Эркки подскочил и пинцетом вынул один уголек. Костя продолжал курить и говорить:

– Мы в этом деле пионеры… Никто до нас ничем подобным открыто не занимался… Мы пока соображаем, как это дело поставить на рельсы… и не облажаться при этом…

Я слушал и рассматривал его. О, Костя изменился – это был не тот свежий упругий юнец, который врывался в пространство пружинистым шагом. Худой, с тенью на впалых щеках – эти тени так и хочется сбрить или потрогать, чтобы удостовериться, не сажа ли. Открытый лоб, впалые глазные ямы, проницательные глаза, тонкие брови вразлет, вытянутый подбородок, тонкий длинный нос. Всех этих портретных подробностей я прежде не замечал, да и была ли у меня возможность разглядеть его? А можем ли мы сказать про человека, что знаем его, если не изучили его портрет, его волосы, все переливы и оттенки его кожи, его морщины – и то, как все это оживает, как все это движется согласно, когда он говорит, – как хорошо отлаженная машина, как омываемый со всех сторон океаном остров! Я вдруг подумал, что ему пошел бы средневековый костюм придворного шута. Я представил, как на нем смотрелось бы жабо, рапира на боку, – замечательно. Надо добавить облегающие чулки и длинные остроносые ботинки. Есть! Он мог бы играть в театре. А не врет ли он насчет этого романтика, которому не все равно, что будут о нем говорить люди?..

Костя сказал, что «романтик» финансировал сочувствовавшую русским партию, и те не оставались перед ним в долгу. При необходимости он мог потянуть за ниточку и его, казалось бы, невозможные замыслы решались в считаные дни.

– И это здорово, – сказал Константин, встал, прошелся: – Вам может показаться это место странным. – Мне так не казалось, но я ничего не сказал, уловив по тону и взятому ритму начало длинной речи, решил промолчать, дать человеку высказаться. – Я давно понял, что живу в другом темпе. Не хочу поспевать за всеми. Меня не интересует история, меня интересует человек, историческая личность. Кто он? Откуда берется? Где происходит история? Где она зарождается? В человеке? В массах? Нет. Я не согласен с нашими классиками, я давно подозреваю неладное: история – это самостоятельная сила, как радиация. У истории есть много инструментов. Слава, известность. На самом деле, далеко не все к этому инструменту тянутся. Все хотят быть известными, но, подойдя поближе, что они видят? Слава – это громадный трамплин. Хочешь прославиться – прыгай! Начинают влезать. Не все. Некоторые. Единицы доползают до верха. Вы прыгали на лыжах с трамплина? Я тоже не прыгал, но представляю. Смотрю и ужасаюсь. Вот когда человек летит, он уже не такой, как все. Он где-то между человеком и птицей. Он видит мир с высоты своего полета. Чем выше взлетел, тем больше увидел. И пока он так летит, его облучает история. Слава и есть лучевая болезнь истории. Человеку, который отважился прыгнуть с трамплина, носить ее на своих плечах, быть исторической личностью. А другим – смотреть и скрипеть зубами. – Он саркастически посмеялся. – Эстония такая маленькая, такая компактная. Многие жалуются на то, что мы живем в маленькой и никому не известной стране, переживают из-за этого, не понимая великого преимущества в том, что живут в такой удобной для самых различных экспериментов стране. Ох, как легко мы бы могли прославиться на весь мир, сделать так, чтобы о нас во всем мире услышали! Посмотрели бы на нас и сказали: а вот в Эстонии вон как. И всем там хорошо, а почему бы и нам не сделать, как сделали в Эстонии? Что, и весь мир пошел бы за нами… Только вообразите… Мы бы могли создать очень гибкое общество. Мы бы могли не только на бесплатном транспорте в Таллине ездить, у нас мог бы быть Интернет во всем городе бесплатный, и во всей стране мы бы могли использовать «зеленые» автомобили и так далее, и так далее…

Дальше он говорил об истории использования психотропных растений и о происхождении сознания, его несло, а я, совершенно сбитый с толку, почти не слушал его, мне не верилось, что это тот же самый Константин Кравцов, у которого я проходил курс психотерапии; все вокруг мне казалось мистическими декорациями к чему-то большему.

– Все это вам, должно быть, непонятно, – бормотал Костя, зевая, – но это пока что… мы не заявляем открыто… Жить нужно интересно… Очень немногие понимают, что можно изменить мир, а я понимаю. Его можно изменить здесь, в нашей глубинке, в руках у нас психоделический рычаг!..