Театр ужасов

Из-за мастерской – оттуда, где вход в казематы, – выходит человек… весь в навозе!.. Я не сразу понял, кто это был. Оживший огромный кусок дерьма! Тоомас Капустин. Черт подери! Что с ним случилось? Тоомас шел на прямых ногах, его лицо было искажено. Он жмурился от омерзения, его рвало, он давился бессильными спазмами. Останавливался и выжимал из себя желудочный сок… Шел дальше, с омертвевшей гримасой – озлобленность на весь мир и жалость к себе; шел так, как ходят по льду: широко расставив руки. За ним, с перекошенным лицом, плелся Пеэт…

– В чем дело, Пеэт? – спросил я, кивая в сторону Капустина.

– Его искупали, – робко ответил Пеэт. – Нивалида попросил Шпалик… тот сделал… Достал, говорит. Они в Holy Gorby сидели, бухали, Тоомас: продавай, Альвинушка, продавай… все равно купят… Говорит, русские весь Прибалтика купят, у них денег куры не клюют!.. Нивалида злой стала. Достал, говорит. Искупать придурка в дерьме!.. Вот – искупали…

– Ну и правильно.

– И я так думаю.

Тоомас медленно уходил по дороге. Казалось, он никогда не уйдет, так и будет идти, и с него на дорогу будет падать навоз…

Кожух шатра пополз вверх, как отсепарированная кожа черепа, обнажая внутренность: блестящие стойки и крепления, манеж, танцовщицы с перьями на голове; пони прохаживается с обезьянкой на спине (обезьянка что-то грызет).