ТЕАТР В КВАДРАТЕ ОБСТРЕЛА

Геннадий Кореневский оказался во дворе своего дома – мальчик пытался наколоть дров. Его движения напоминали замедленную кинопроекцию: Гена опускал колун без всякого усилия, и тот отскакивал от сырого полена, словно от железного.

Валю Штейн (Лудинову) Обрант нашел в госпитале – ее поместили сюда в результате сильного истощения. Вера Мефодьева чувствовала себя еще вполне прилично, даже работала на заводе токарем, но зато все ее близкие уже не вставали с постели, и прежде, чем увезти Веру на фронт, следовало устроить ее родных в госпиталь. Валя Клейман сам открыл своему учителю дверь. Неужели парень здоров? Но Валентин заговорил медленно, растягивая слова, а это было верным признаком дистрофии.

25 марта сорок второго года в подвале Дворца пионеров, где жили преподаватели, собрались три девочки и три мальчика. Валю Клеймана привезли на санках. Остальные передвигались кое-как сами. И именно этим мальчикам и девочкам предстояло через несколько дней порадовать бойцов и командиров 55-й армии огневыми танцами своего предвоенного репертуара.

Путь по Невскому, теперь в обратном направлении – от Дворца к Московскому вокзалу, был долог. Конец марта в том году не подарил исстрадавшимся, промерзшим людям даже намека на весну. Так же тускло поблескивали снежные курганы троллейбусов, так же обжигал ветер туго натянутую кожу на лице. Обрант и его воспитанники брели по натоптанной тропинке. Наконец показалось зеленоватое здание вокзала с часовой башней в центре над фасадом.

Часы на башне стояли. Московский вокзал не мог больше нести своей былой круглосуточной дорожной службы. Его многочисленные пути среди высоких платформ, дававшие когда-то разгон нарядным экспрессам, Красной и Голубой стреле, скорым поездам во все концы страны, теперь не вели никуда. Никто не счищал снежные сугробы с крыш вагонов и у примерзших к рельсам колес. Только один паровоз деловито попыхивал густым на морозе паром. К паровозу был прицеплен один-единственный вагон. К нему и направил своих воспитанников Обрант. Тронулся самый короткий поезд в их жизни. И самый короткий предстоял им маршрут: вагон шел до Товарной станции, которую прежде пассажиры и за станцию-то не считали, потому что ни один серьезный поезд на ней не останавливался. Теперь здесь оказался конец пути. Дальше ехать нельзя. Надо вылезать на мороз и добираться пешком.

В вагоне, стоя у затянутых морозным узором окон, мальчики и девочки смеялись – юность брала свое. Теперь, на фронтовой дороге, приумолкли. Шли весь день. Валю Клеймана тащили на большом листе фанеры, оторванном где-то у полуразрушенного дома. К вечеру дошли до места и ввалились в теплую избу, где квартировала часть агитвзвода. Усталые, голодные – всю дорогу ничего не ели, – тут же повалились на койки и заснули.

Среди ночи кто-то ворвался в избу и крикнул: «Айда за пайком!» Две девочки вскочили, накинули пальто и вышли. Вскоре они вернулись с ведром. Из него валил душистый пар, распространявший аромат пшенного супа. Ребята с жадностью приналегли на ведро, уничтожив выданный на несколько дней вперед паек Аркадия Ефимовича, и снова повалились на койки.

А утром пришел Аркадий Ефимович и, к неописуемому удивлению ребят, пригласил их на зарядку. Они-то считали, что, пережив тяжкие испытания, заслужили почетный отдых, а тут – обыкновенная прозаическая физзарядка, будто ничего особенного с ними не произошло! Но рассуждать уже не полагалось. Пришлось встать, пойти к берегу Невы, которая оказалась совсем близко, и проделать несколько простых упражнений, которые прогнали сонливость.

– Друзья мои, – сказал Обрант, – через несколько дней вам придется выступить здесь с концертом. Знаю, что вы очень слабы, что танцевать вам сейчас трудно, почти невозможно. Но если хотим, чтобы возродился танцевальный ансамбль, придется сделать невозможное. Это – единственный выход. Так что давайте потихоньку заниматься. Устанете – скажите. Можно будет немного отдохнуть. С чего же мы начнем?

Начали с восстановления крыжачка и гопака. Юные танцоры еле шевелили ногами, падали, садились отдыхать, отирая лоб и тяжело дыша. А Обрант говорил им, что восстановлением старых работ они не могут ограничиться, что придется специально для предстоящего концерта поставить еще и «Красноармейский перепляс».

Пять дней подряд шли на берегу репетиции. Движение согревало танцоров. Бледные лица розовели на холодном мартовском ветру. И когда Валя Штейн получала на всех продукты – ее товарищи кидались к ней с таким энтузиазмом, что становилось ясно: силы постепенно возвращаются. Все ждали встречи с бригадным комиссаром. Первого концерта. Решения своей судьбы.

Тогда же Гена Кореневский решил совершить важный шаг в своей жизни – нанести визит военному парикмахеру, чтобы сбрить подросший на щеках пух. В этот день мальчикам и девочкам подыскали гимнастерки и шинели.