ТЕАТР В КВАДРАТЕ ОБСТРЕЛА

В те дни войска Ленинградского фронта снова и снова делали попытки прорваться сквозь блокадное кольцо навстречу войскам Волховского фронта. По нескольку раз в день на город падали снаряды, выпущенные из стволов вражеской дальнобойной артиллерии. Шли кровопролитные бои в трагически известных Синявинских болотах. Гремели отчаянные бои на Невском и Ивановском «пятачках» под Ленинградом. 9 сентября только за семь минут на Ленинград обрушилось 85 снарядов!.. А в типографии имени Евг. Соколовой подписывали к печати роман Николая Островского. Если бы писателю довелось прожить долгую жизнь и побывать в осажденном Ленинграде, он бы снова узнал, как закаляется сталь человеческой воли к победе.

– Дорогие товарищи! Может быть, на одной из ваших книжных полок стоит книга в мягкой голубой обложке, где на титульном листе напечатано: «Островский. Как закалялась сталь. Ленинград. Тысяча девятьсот сорок второй год», – неожиданно прозвучало по радио осенью 1980 года. – Эта книга, – продолжал голос в миллионах репродукторов, – могла бы занять почетное место в музее Николая Островского среди других экспонатов… Книга, изданная в блокадном Ленинграде, будет восприниматься как символ стойкости народа… Мы ждем ваших писем, товарищи!

И ленинградцы отозвались на призыв.

Первым пришло письмо от Галины Викторовны Курицыной, старшего инженера Управления Октябрьской железной дороги. Она писала: «Такая книга есть у нас дома, и я с радостью передам ее для музея».

Потом пришло письмо от Александра Михайловича Какодлина: «У меня есть нужная вам книга, сообщите, пожалуйста, куда ее переслать».

Те же слова – в письме ленинградки Бурденковой:

«…могу передать ее для музея».

Камилла Сергеевна Колесникова выражала в письме опасение, что она опоздала со своим предложением отдать книгу. Лидия Александровна Гурьева, участница боев за Ленинград, сожалела, что у ее экземпляра не сохранилась обложка. Готова была отдать свою книгу и Нина Дмитриевна Пуминова, хотя получила ее в 1943 году, в трампарке, где она работала, в награду за успешную комсомольскую деятельность.

«Произведение Николая Островского – первая серьезная книга, которую я прочел, – писал на радио Михаил Федорович Волкович. – В то время мне не было еще и десяти лет. С тех пор это моя любимая, настольная книга…»

Музей Николая Островского получил экземпляр книги от ленинградки Людмилы Алексеевны Никифоровой: едва прослушав первую из передач на эту тему (их транслировалось несколько), она пошла на почту и отправила в Сочи свою бандероль. Голодным ребенком блокадного Ленинграда купила она эту книгу в одном из киосков. Многие годы бережно хранила ее. И вот теперь сделала музею такой дорогой подарок.

А в Музей истории Ленинграда передан экземпляр, принадлежавший М. Ф. Волковичу.

Такова необычная история одной из многих книг, выпущенных в осажденном Ленинграде в дни войны.

ГЛАВА 11

СЛУЖБА ПАМЯТИ

…И даже тем, кто все хотел бы сгладить

в зеркальной, робкой памяти людей,

не дам забыть, как падал ленинградец,

на желтый снег пустынных площадей.

Ольга Берггольц.

Во дворе небольшого старого дома за Невской заставой, среди снежных сугробов, стояли две девочки, беленькая и черненькая. Они стояли навытяжку, прислушивались к протяжному, безостановочному гуду заводских и паровозных гудков и молчали. Они слушали, как страна оплакивала Ленина.

Когда траурные гудки умолкли и в морозном воздухе повисла оглушающая тишина, девочка с длинными светлыми косами сказала подруге:

– …Я вступлю в комсомол. Немедленно. Мне не хватает лет, но я упрошу… Бабушка против из-за бога, а мама – из-за мальчишек. Но я все равно вступлю… Я вступлю в комсомол и буду профессиональным революционером. Как Ленин.

Вернувшись домой, беленькая Ляля прошла на кухню и стала писать стихи о Ленине:

Как у нас гудки сегодня пели!
Точно все заводы
встали на колени.
Ведь они теперь осиротели.
Умер Ленин…
Милый Ленин…

Отец отнес стихи на суконную фабрику, где заведовал амбулаторией. Через два дня их напечатали в стенной газете. Девочка долго стояла перед газетой, перечитывала свои первые опубликованные стихи, под которыми непривычно значилось ее полное имя – не Ляля, как звали ее дома, а Ольга Берггольц. И повторяла про себя:

«Я буду профессиональным революционером, я буду профессиональным революционером-поэтом. Я сравнюсь даже с рабкорами».