Читаем Театральная история полностью

– Умоляю вас, – отец Никодим вернулся из ванной. – Я не могу сам…

– Я так и знал, – с мудрой улыбкой сказал карлик. – Садитесь.

Отец Никодим сел на стул и зажмурил глаза.

И падали, падали, падали волосы на пол. И падали, падали, падали капли дождя. И обнажался, обнажался, обнажался отец Никодим – явились миру подбородок, щеки, виски…

Он закрыл глаза и снова увидел бесконечную черную гладь воды. Солнце, которое стремительно закрывали тучи. Первые робкие капли. Они исчезали, едва прикоснувшись к воде.

«Не только мы, люди, строфы стихотворения Божьего… Но и все, все что Он создал, пребывает в незримой связи… И падающие здесь волосы, и падающие там капли…» Отец Никодим открыл глаза и увидел, что пол вокруг него усеян рыжеватыми волосами. Он зашептал: «Это унижение необходимо… я должен принять эти пощечины… эти порезы… смиренно… ибо боль нам дается, чтобы увидеть Господа… Бог мой… Как много Ты дал мне волос…»

Господин Ганель, не обращая внимания на священный шепот, начал обривать батюшке голову. Едва бритва коснулась лба, отец Никодим скорбно застонал: «не-е-т». Карлик отставил в сторону руку с бритвой. Строго посмотрел батюшке в глаза. И тот простонал так же скорбно: «да-а-а…».

И бритва принялась счищать волосы с головы отца Никодима.

Священник закрыл глаза. Ветер стал холоднее. Горизонт мрачнел с каждой секундой. Сверкнула молния. На мгновение она объединила небо с океаном. Отец Никодим открыл глаза. Обриваемый батюшка вспомнил письмо-донос Иосифа: «…христианский монах, кощунственно преображенный в кришнаита – это отрицание наших ценностей!»

– Вот так я из триллера попал в мистерию, – сообщил он бреющему карлику.

Облысевший и безбородый, отец Никодим подошел к зеркалу. Не узнал себя. Из прежнего облика – только глаза. «Кто я? – спрашивал он мысленно, глядя в зеркало на незнакомое лицо. – Кто я теперь?»

– Отец Никодим, вас теперь зовут Махапрагьянанда, – ответил господин Ганель.

– Зачем вы надо мной издеваетесь? Это месть?

– Нет… Ну, может быть, совсем-совсем чуть-чуть… Но вас и правда теперь никто не узнает… Ни одна живая душа. Если бы не я вас брил, я бы никогда не поверил, что это вы. Настоящее преображение.

– Не говорите таких слов, – простонал отец Никодим.

– Да-да… Сотворение нового человека. Устраивал же мой учитель «изгнание Ганеля из Ганеля». Мне было больно, но я преобразился. Теперь начинается «изгнание отца Никодима из отца»…

– Вы переходите границу, – прервал его батюшка. – Вы пользуетесь моей беспомощностью…

Испуганный, безволосый человек в зеркале не отпускал взгляд священника. Отец Никодим воскликнул горестно:

– Верните мою бороду!

– Вот вы и начали шутить. Браво.

– Верните мою бороду! – отец Никодим с яростью посмотрел на карлика и закричал: – Верните все назад! Я хочу в свой храм! Зачем, зачем, зачем я все это сделал?

Отец Никодим отвернулся от зеркала и прошептал: «Не могу я видеть эту харю».

– Не харю, а харе. Но начало положено. Доверьтесь воображению. Так говорил мой учитель.

И снова голову священника кольцом охватила адская боль. Зажмурившись от муки, он увидел, как косые полосы дождя хлещут по воде. Не было конца, не было края тучам, сливающимся в одну темную, клубящуюся массу. И не было конца воде, которая вспенивалась от падающих – все быстрее, все крупнее – капель.


Отец Никодим почувствовал, как ему обожгло правую щеку. Через секунду – левую. Он открыл глаза и увидел господина Ганеля. Карлик приводил священника в чувство пощечинами.

Вокруг – тишина. Квартира господина Ганеля. Чай в фарфоровых чашках на столе. Остывший. Недопитый.

Он лежал на полу. Рядом с его лицом возвышалась толстая ножка массивного стола. Священнику понравилось, что здесь не слышно тиканья часов.

– Наконец-то! – воскликнул господин Ганель. – Давно у вас случаются такие обмороки? Такие глубокие? Вы почти не дышали…

– Зеркало… Принесите зеркало… умоляю… – прошептал отец Никодим.

Господин Ганель, недоумевая, принес из ванной маленькое зеркальце – свое любимое, с синим ободком. В зеркале отец Никодим увидел – о счастье! – бороду. А выше – о радость радостей! – шевелюру.

– Все, как прежде! Если бы вы знали, – не поднимаясь с пола, шептал священник, – если бы вы знали, какое наказание пришло ко мне во сне!

– Наказание во сне – это лучшее из наказаний, – с улыбкой ответил господин Ганель. – Вам опасно оставаться у меня. Надо уходить.

Отец Никодим опечалился.

– А я было понадеялся, что мне и наш побег приснился… – вдруг он тихонько засмеялся, стараясь не шевелиться, чтобы не сделать боль в голове адской. – Еще мне снился дождь над огромной, бесконечной водой… Как в первые дни творения. Когда Дух Божий носился над водою…

– Действительно? – удивился господин Ганель. – Помню, много месяцев назад, я увидел в мыслях Преображенского что-то подобное… Только там над водой носились овации. Сразу же после дождя.

– Такой сон… Такой… Явнее яви! Не могу о нем забыть. Уверен, если зажмурю глаза, увижу снова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза